– Не извиняйся. К чему извинения? Думаю, ты знаешь, что тебе нужно.
– Об одном прошу – не забудь взять с собой фотокамеру.
Она усмехнулась.
– Узнаю Ника – всегда и прежде всего он остается редактором.
– Всегда, – в его сонном голосе слышалось сожаление.
Согревшись, она задремала. Решение принято, и она почувствовала что-то вроде временного успокоения.
– Хорошо, Ник, – пробормотала она. – Я захвачу с собой фотокамеру.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Откуда ей было знать, что Ник думал совсем не о ее следующем фоторепортаже, а о том, что поездка может стать для нее шоком. Путешествие в прошлое, когда на каждом темном повороте в шкафах будут греметь костями скелеты, не может не вывести из душевного равновесия. Ник с никогда не подводившим его журналистским чутьем предвидел, что это путешествие может обернуться для Гарриет психической встряской.
В своем офисе, расположенном на двадцать пятом этаже дома на Седьмой авеню, средоточии всей нью-йоркской индустрии моды, сидел за письменным столом Хьюго Варна и вертел в руках игрушку для больших боссов, которую Салли подарила ему на прошлое Рождество. Глупая штучка, думал он, – три золотых шарика на пружинках, которые, постоянно двигаясь, наталкивались друг на друга, – но он держал игрушку на своем столе, чтобы сделать приятное жене. Но сегодня, когда его голова была занята другим и он не мог работать, руки, казалось, не могли от нее оторваться. Игрушка надоедливо щелкала, и Хьюго, отодвинув ее в сторону, развернул свое кресло и оказался лицом к окну с видом на Манхаттан.
Салон моды Хьюго Варны занимал целый этаж дома, и как только клиентка выходила из цельнометаллического лифта, она тут же попадала в атмосферу ошеломляющей роскоши. Просторное фойе было застлано ковром самого нежного, какой только можно вообразить, салатного оттенка, еще более светлые стены на первый взгляд казались белыми, а венецианские жалюзи цвета мха безукоризненно сочетались со всем остальным. Мебели почти не было – кое-где стояли лишь небольшие супермодные столики с огромными пепельницами дымчатого стекла да несколько низких кресел, – и это подчеркивало впечатляющие размеры фойе. Огромная композиция из сухих папоротников и листьев всех оттенков – от коричневого до золотого – украшала это просторное помещение. Из искусно скрытых репродукторов лилась музыка, но она так тихо звучала, что человеческое ухо едва улавливало нежнейшую дразнящую мелодию, которая умиротворяла душу и неназойливо создавала атмосферу покоя.
Этот нежно-зеленый Эдем представлял собой истинный оазис покоя в беспорядочной сумятице Авеню Моды. Снаружи мог сколько угодно грохотать транспорт, здесь же тишину нарушала лишь ненавязчивая, чуть слышная мелодия; снаружи воздух был насыщен смесью выхлопных газов, кухни Макдональдса, мусоросборочных контейнеров и пота, здесь же разносился едва уловимый, как и музыка, аромат хвои.