Казнить нельзя помиловать. Бескомпромиссный подход к пунктуации (Трасс) - страница 29

But, she is in her grave, and, oh,
The difference, to me.[181]

Однако Росс был нечувствителен к сарказму, и Тёрберу пришлось капитулировать. В конце концов, Росс выписывал чеки, был начальником – и, конечно, превосходным редактором, который с подкупающей прямотой написал однажды Г. Л. Менкену: «В редактировании мы дошли до такой степени замысловатости, что дальше, кажется, некуда. Не знаю, как с этим справиться». Так что запятые плодились и размножались. Однажды корреспондент спросил Тёрбера: «Почему у вас стоит запятая во фразе ‘After dinner, the men went into the living-room’?[182]» Его ответ можно назвать верхом изящества. «С помощью этой запятой, – объяснил Тёрбер, – Росс дал им время отодвинуть стулья и встать».

В чем же проблема? Откуда взялся простор для такого разнообразия мнений? Разве нет правил расстановки запятых, подобных правилам расстановки апострофов? Вообще-то есть; но, как ни странно, в случае с запятыми дело намного сложнее. Запятая – в гораздо большей степени, чем любой другой знак препинания, – привлекает внимание к смешанной природе современной системы пунктуации и к ее попыткам решить одновременно две задачи:


1) подчеркнуть грамматическую структуру предложения;

2) отразить, подобно нотной записи музыки, такие свойства речи, как ритм, высота, тональность, темп.


Потому-то взрослые люди в редакционных кабинетах и готовы затеять потасовку из-за запятых, что две эти роли пунктуации иногда вступают в прямое противоречие. В случае запятой это вообще происходит сплошь и рядом. В 1582 году Ричард Малкастер в «Началах» (одном из первых учебников по английской грамматике) описывал запятую как «маленькую закорючку, которая на письме завершает какую-то небольшую часть предложения, а при чтении предупреждает, что пора остановиться и сделать вдох». Впоследствии многие грамматисты XVII–XIX веков отмечали это различие. Когда Росс и Тёрбер, потрясая пепельницами, лезли в драку из-за цветов звездно-полосатого флага, это отражало глубинную двойственность пунктуации, которая уже более четырехсот лет отравляет людям жизнь. На странице знаки препинания выполняют свои грамматические функции, а в голове читателя они выходят за эти рамки – и подсказывают верный тон.



Если б только мы не начали читать молча, про себя! Все было очень просто, пока дело не испортила грамматика. Первый известный пример пунктуации приписывается Аристофану Византийскому (библиотекарю из Александрии, жившему около 200 года до н. э.); это система театральной разметки, в которой точки располагались на трех уровнях. Точки указывали актеру, в какой момент нужно набрать воздуха для длинного пассажа, фрагмента покороче или совсем короткого высказывания. Больше за этим ничего не стояло. Под словом