Когда я возвращаюсь домой, уже полночь, и за окнами чернота. Не горит ни одна лампа. Это странно, потому что обычно папа оставляет свет на крыльце, особенно если я куда-то ушла.
Я открываю сумку, чтобы достать ключи, и натыкаюсь на свой мобильник. У него загорается экран, чтобы показать мне, что я пропустила десять звонков, восемь из них из дома. Я отключила звук в театре и, зная, что у Джастина нет моего номера, не подумала посмотреть на телефон. Я нашариваю ключи, руки дрожат, когда я пытаюсь вставить ключ в замок.
Ключи падают на землю. Я плюхаюсь на колени, наплевав на новое платье, и шарю рукой по асфальту. Наконец нахожу ключи и пулей влетаю в дом.
— Папа? — кричу я из прихожей. Мамина фотография лежит на полу, под столиком. Я поднимаю ее и ставлю обратно, туда, где ей и положено быть, пытаясь сохранять спокойствие, хотя сердцем чую беду.
Ответа нет.
Я иду на кухню и включаю свет. Полная чашка чая стоит на столе. Там же лежит один раз надкусанный тост с джемом.
— Папа! — вскрикиваю я, проходя в гостиную. Все папины таблетки рассыпаны на полу, все пузырьки открыты и пусты.
Уже в совершенной панике, в слезах я бегу назад через кухню, через прихожую, наверх, вопя во весь голос:
— Папа! Папа! Ты где? Это я, Джойс! Папа!
Его нет ни в его комнате, ни в ванной, ни в моей комнате. Я останавливаюсь на верху лестницы, пытаясь прислушаться к тишине. И слышу только барабанный бой своего сердца у себя в ушах, в горле.
— Папа! — кричу я, моя грудь вздымается, комок в горле угрожает перекрыть дыхание.
Мне негде больше искать. Я начинаю открывать шкафы, заглядывать под мебель. Я хватаю подушку с его кровати и, прижимая ее к себе, вдыхаю его запах. Я смотрю через окно в сад: никаких следов папы.
У меня подгибаются колени, и я опускаюсь на верхнюю ступеньку лестницы, мучительно соображая, где он может быть.
Потом вспоминаю о рассыпанных таблетках и кричу так громко, как никогда еще не кричала в жизни:
— Па-а-а-па-а-а!
Мне отвечает тишина, и на меня наваливается такое одиночество, какого я не ощущала ни в театре, ни в несчастливом браке, ни после смерти мамы.
— Джойс! — кричит кто-то от входной двери, которую я оставила открытой. — Джойс, это я, Фрэн. — Она стоит там в халате и тапочках, за ней маячит ее старший сын с фонариком в руке.
— Папы нет. — Мой голос дрожит.
— Он в больнице, я пыталась позвонить те…
— Что? Почему? — Я вскакиваю и бросаюсь вниз по лестнице.
— Он думал, что у него еще один сердечный…
— Мне нужно идти. Я должна ехать к нему. — Я мечусь по дому, пытаясь найти ключи. — В какой он больнице?