Но сестра открыла дверь, и в слабо освещенной комнате я увидела маму, лежащую на спине, черные волосы окаймляли ее лицо, руки вытянулись по бокам, ладонями вверх, пальцы сжаты.
– Она умиротворилась, – прошептал папа, – бедная Салли Джин! – Он отошел от каталки.
И тут все во мне сломалось. Я закричала так сильно, как никогда еще не кричала. Мое тело затряслось, и грудь заболела. Папа взял мамину руку и сжал ее в своей.
Ее лицо казалось таким умиротворенным. Больше никакого кашля. Больше никакой борьбы. Когда я присмотрелась к ней, мне показалось, что я вижу легкую улыбку на ее губах. Папа заметил ее тоже и повернулся ко мне.
– Она, должно быть, слышала твое пение, Дон. Перед самой своей смертью она должна была слышать.
Я посмотрела на Джимми. Он тихо плакал, глядя на маму. Слезы катились по его щекам. Что-то еще боролось в нем, чтобы не показать эмоций, но это получалось плохо. От этой борьбы у него кружилась голова. Джимми вытер слезы, повернулся и пошел к двери.
– Джимми, – закричала я, – куда ты?
Он не ответил. Он просто уходил.
– Пусть идет, – сказал папа. – Он должен побыть один. В моей семье все так себя ведут, когда происходит настоящее несчастье. – Он снова взглянул на маму. – До свидания, Салли Джин, я сожалею, что больше не муж тебе, сожалею, что мечты, с которых мы начинали, никогда не воплотились. Может быть, теперь некоторые из них осуществятся.
Он наклонился и поцеловал маму в последний раз.
Потом он повернулся, положил руку мне на плечо и пошел прочь. Я не знала, кто кого поддерживает: я его или он меня.
Когда мы покидали больницу, мы поискали Джимми, но его нигде не было видно.
– Его здесь нет, – сказал папа. – Мы можем ехать домой, Дон.
«Бедный Джимми, – подумала я. – Куда он мог деться? Это неправильно, что он сейчас один. Не имеет значения, какими сильными были Лонгчэмпы, когда наступали тяжелые времена; каждый нуждается в поддержке и любви, когда сталкивается с трагедией, как мы сейчас». Я была уверена, что он испытывает ту же острую боль, что и я, чувствует, что его сердце разрывается, словно стало пустым, слабым и легким. Он, возможно, больше ничего не сознавал, не сознавал, что произошло с ним, или куда он идет.
Несмотря на свою внешнюю твердость, Джимми всегда ужасно страдал, когда мама была несчастлива или больна. Я знала, как много раз он убегал прочь только потому, что не мог видеть ее несчастной или измученной. Возможно, он по-настоящему нуждался в одиночестве и уединении и уходил в какое-то укромное местечко, чтобы там выплакаться. Но я нуждалась в нем так же сильно, как он нуждался во мне.