Меня разбудили звуки выдвигаемых и задвигаемых ящиков шкафа. Я слышала, как мама и папа перешептывались в своей комнате, и мое сердце забилось чаще и громче. Я прижала руку к груди и повернулась, чтобы разбудить Джимми, но он уже сидел на софе. Лицо моего шестнадцатилетнего брата, освещенное серебряным лунным светом, казалось высеченным из гранита. Он сидел тихо и прислушивался. Я тоже прислушалась к ненавистному свисту ветра в щелях и трещинах нашего маленького коттеджа, который папа нашел для нас в Грэнвилле, маленьком, провинциальном городке за окраинами Вашингтона. Мы пробыли здесь едва четыре месяца.
– Что это, Джимми? Что происходит? – спросила я, дрожа и от холода, и от того, что в глубине души я знала ответ.
Джимми откинулся спиной на подушку и закинул руки за голову. Он мрачно уставился в темный потолок. Звуки за стеной стали более лихорадочными.
– Мы хотели завести здесь щенка, – пробормотал Джимми. – А этой весной мама и я собирались посадить огород и вырастить наши собственные овощи.
Я чувствовала его раздражение и гнев, как жар, исходящий от чугунного радиатора.
– Что случилось, Джимми, – прошептала я скорбно, потому что у меня тоже были свои заветные планы.
– Папа пришел домой позднее обычного, – произнес Джимми. – Он ввалился с дикими глазами. Ну ты знаешь, какими огромными и яркими они иногда бывают. Он ввалился сюда, и вскоре они начали упаковывать вещи. Так что мы можем вставать и одеваться. – Джимми откинул одеяло и сел. – Они вот-вот войдут и скажут, чтобы мы собирались.
Я застонала. Опять – и опять посреди ночи.
Джимми перегнулся, чтобы зажечь лампу возле нашей кровати, и начал натягивать носки, чтобы не ступать голыми ногами на холодный пол. Он был так подавлен, что даже не подумал о том, что одевается прямо передо мной. Я откинулась и наблюдала, как он расправляет свои штаны и поспешно одевает их. Все происходило словно во сне. Как бы я хотела, чтобы это так и было.
Мне было четырнадцать лет, и сколько я себя помнила, мы все время упаковывались и распаковывались, переезжая из одного места в другое. Как только мой брат Джимми и я устраивались в новую школу, наконец обзаводились друзьями и я начинала привыкать к учителям, мы должны были снова уезжать. Может быть, как всегда говорил Джимми, мы и в самом деле не лучше бездомных цыган, бродяг, беднейших из бедных, потому что даже бедные семьи имели место, которое они могли назвать своим домом, место, в которое они могли вернуться, если дела пойдут плохо, место, где у них есть бабушки и дедушки, или дяди и тети, чтобы обнять и приютить их, дать возможность снова чувствовать себя хорошо. Мы бы даже поладили с кузенами. Во всяком случае, я бы поладила.
