– Открывай, – негромко, но властно уронил вожак, и волшебник мигом осёкся.
– Требуются приготовления.
– Во славу Дракона единого, всесильного ты получишь всё, что попросишь. – Предводитель варваров притянул к себе волшебника за отворот плаща. – Но если ты солгал…
– Я знаю, я знаю, великий, – мелко закивал трёхглазый, страшная пасть нелепо клацала. – Но и ты не изволь сомневаться в слове Метхли. Ты всё увидишь собственными глазами, великий.
– Великий может быть только Дракон надмировой, таинственнейший, – оборвал излияния волшебника северянин. – Оставь глупую лесть для мягкотелых южан, червяк.
– Повинуюсь, повинуюсь, – поспешно склонился Метхли.
Всё это время Алиедора просидела в седле, молча смотря и слушая. Слова незримыми змеями вползали в сознание, свивались там чудовищными клубками, совершенно утрачивая смысл. Доньята не задавала вопросов. Она принимала всё, как оно есть.
Она – избранная? Капля крови великого Дракона, как верят северные варвары? Или носящая в себе частицу Гнили, как уверял Метхли? Быть может. Неважно, как это называть, – она, доньята Алиедора Венти, и впрямь оказалась «не такой, как все». Выше. Лучше. Достойнее. Её судьба, наверное, страшна – но она же и высока. Ей не сидеть, коротая век, обычной женой нобиля. Перед ней – совсем иная дорога, дорога, которой бы ужаснулся любой – но не она.
Она не боится варваров. Они должны преклоняться перед ней.
Почему-то Алиедора не сомневалась, что трёхглазый чародей окажется прав. И его предательство, то, что он спасал собственную шкуру, продавая доньяту северянам, – только подчёркивало её избранность.
…Вместе с Метхли их повели обратно, вниз по склону, к горящей деревне. Варвары расположились лагерем невдалеке от бушующего пламени, совершенно не обращая на него внимания. Впрочем, «лагерь» – это сильно сказано. Грубо сшитые тюки из кожи морских зверей, брошенные прямо на снег, – и всё. Ни костров, ни раскинутых шатров.
Сюда же согнали больше сотни пленных доарнцев, приволокли ещё десятков пять раненых или оглушённых. Северяне работали споро, а всю толпу захваченных наёмников сторожил лишь десяток варваров. Кондотьеры жались друг к дружке, словно овцы.
Предводитель северян остановился у ничем не примечательного кофра, отличавшегося от остальных разве что рисунком нанесённых синей краской рун.
– Говори, что тебе нужно, червь.
Метхли облизнул чёрные губы и заговорил.
Его речь Алиедора совсем не запомнила. Чего требовал трёхглазый чародей – её совершенно не занимало. Она ждала – чего-то очень важного, невероятного, иномирового, а что творится вокруг – да пусть себе. Метхли долго выбирал какие-то травы, дурнопахнущие корешки; венцом всего стал небольшой, с ноготь мизинца, Камень Магии, торжественно водружённый на сложенную им кучку, более напоминавшую разорённую ухоронку какого-то лесного зверька; маг принялся чертить по воздуху непонятные знаки. Вновь накатывал запах Гнили, но Алиедора даже не поморщилась.