— Я возьму этот вопрос под свой личный надзор, — пообещал Альберт.
— Вот-вот, возьми. И если что, головой ответишь. — Князь ненадолго задумался. — Постой, но я что-то не припомню у нас никого с очертаниями, как у меня. Значит, чужой?
— К нам со стороны никто не проникнет! — бурно запротестовал барон. — Ведь в нашем кремле и стены, и крепостной ров, и стража знаете какая!..
— Знаю, — отрезал князь. — Нынче ночью она проявила себя у всей красе… Погоди, а если это был Грендель, оборотень проклятый?
— Исключено. Наши люди за ним плотно приглядывают, и тут же сообщили бы, если бы он исчез из их поля видимости. — Альберт деликатно прокашлялся. — Ваша Светлость, а не связано ли это, гм, ночное происшествие с появлением здесь князя Длиннорукого?
— Вздор! — бросил князь Григорий. — Длиннорукий удвое меня ниже и удвое толще. Да и слишком он глуп для таких дел. Но приглядеть не мешает — он, хоть и дурак, но до чужого добра ох как охоч. Если, конечно, называть добром тот хлам, что валяется в двадцать первом амбаре.
— Для кого хлам, — вздохнул барон, — а для кого и нет.
— Для Длиннорукого — точно хлам! — самоуверенно перебил князь. — Ну, все у тебя?
— Все. Только вот князь Длиннорукий опять к вам просится. Прикажете впустить?
— Впусти. A сам ступай. И чтоб до вечера запоры сменили!
Угодливо кланяясь, Альберт вышел вон, а на его место заступил князь Длиннорукий.
— Ну, с чем пришел? — хмуро осведомился князь Григорий.
— Чертовски хочется работать, — простодушно заявил беглый градоначальник.
— Похвально, — процедил князь Григорий, — а то у меня тут лодырь на лодыре и лодырем погоняет.
— A я не из таковских, — подхватил Длиннорукий, — я работу люблю. Вот в Царь-Городе с утра до вечера делом занят был!
— По столу плясал? — ехидно подпустил князь.
— Да что ты меня всякий раз этим столом попрекаешь! — слегка обиделся Длиннорукий. — A я много чего полезного сделал, вот хоть бы дерьмопровод построил…
— Ну, положим, не ты, — хмыкнул Григорий. — Потерпи немного, вот займем Царь-Город, будешь снова при дерьме. То бишь при деле.
— Токмо о том одном и мечтаю! — с жаром души подхватил Длиннорукий. — A вот у тебя, князь Григорий, на конюшне непорядок. Главный конюшенный — осел, в лошадях ни беса не смыслит. Конюхи — то же самое…
— Узнаю, — скривил тонкие губы князь Григорий.
— Чего узнаешь? — слегка опешил Длиннорукий.
— Узнаю своего старого друга князя Длиннорукого. Все у тебя дураки да ослы, один ты умный.
— A что делать, коли так оно и есть, — продолжал царь-городский беглец. — A этот твой душегуб Петрович, так и вовсе олух. Просто умоповрежденный какой-то. Говорит, будто за ним ночью охотится какой-то, прости господи, людоед, а днем какая-то ненасытная баба домогается его плоти. И токмо теперь он спокойно вздохнуть может, поскольку они оба уже неделю как из твоего кремля отъехали.