Василий бросился было на помощь, но Грендель его остановил:
— Тут мелко, не утонет.
Дубов однако же наклонился и поднял автомат, зацепившийся за кустик. Стоявший почти по пояс в холодной воде наемник в бессильной злобе наблюдал, как Василий разрядил магазин автомата и разбросал пули по канавке. Затем туда последовал и сам «калашников».
— Ну и что будем с ним делать? — обратился Дубов к Гренделю, завершив акт разоружения. — C собой тащить — много мороки.
— Загрызть, и дело с концом, — предложил Грендель. Наемник, не знавший, что добросердечный экс-оборотень никого толком не загрыз даже в бытность полуволком-получеловеком, дико заверещал и, вскарабкавшись на параллельную грядку, очень резво побежал прочь.
— Любопытненько, — пробормотал Василий, поднимая с земли небольшой предмет, оказавшийся записной книжкой. — Надо бы изучить…
Поскольку книжка не имела алфавитного указателя, то имена, адреса и телефоны были записаны, так сказать, в порядке поступления и ярко отражали биографию обладателя книжки за последние несколько лет: Тбилиси, Баку, Вильнюс, Рига, Тирасполь, Москва, Сухуми, затем Кислоярск, Старгород-Придурильский — этапы большого, но бесславного пути.
На одной из последних страниц Василий увидел стихотворные строчки с примечанием «Поется на мотив „Надежды“». Песня начиналась так:
«Светит наша красная звезда.
Не надейтесь — мы еще живые
И в крови потопим города,
Чтоб жила единая Россия.
Нынче будем боженьку молить,
Дал бы сил на мятежи и встряски
И помог Державу возродить
От Финляндских скал и до Аляски…»
Дубов брезгливо перевернул страницу — и наткнулся на несколько знакомых имен, записанных в столбик:
Боярин Василий.
Беовульф.
Грендель.
Чумичка.
Надежда.
Дедуктивная мысль сыщика Дубова незамедлительно заработала: «Так-так, что могло объединить эти пять имен в записной книжке наемника? Можно допустить, что у него или у его шефа Мыльника имеются свои счеты к детективу Василию Дубову, но причем тогда тут боярин Василий? Постойте-постойте, а сам ли он это писал?»
Василий перевернул страницу назад:
«…И чечен сумеем затопить
Кровью молдаван и прибалтийцев…»
Дубов попытался мысленно пропеть эти слова на мелодию одной из своих любимых песен и тут же с отвращением перевернул страницу вперед. Почерк полностью совпадал.
«Скорее всего, он записывал имена под чью-то диктовку. Но под чью? Василий еще раз внимательно просмотрел список. — Если меня он записал как боярина Василия, то отчего тогда и Надя не значится как паж Перси? И причем тут Беовульф, Грендель и Чумичка?»
От размышлений его оторвал голос Гренделя, который все это время изучал оконечность тупиковой «грядки», до которой напрямую было бы рукой подать через канавку.