— Благодарю вас, Манфред Петрович, — чуть смутилась Лавинска, проходя в кухню. — Но я пришла поговорить о деле…
— Нет-нет, о делах потом, — весело суетился хлебосольный хозяин, — а первым делом я вас чайком угощу. Ах, какая незадача — как раз вся заварка вышла!
— Я наслышана о вашем трудном положении и кое-чего прихватила. — С этими словами гостья принялась выкладывать из авоськи хлеб, колбасу, чай, плавленые сырки… Уже два дня сидящий на воде и черствых корках Петрович с жадностью взирал на продукты. Ему страсть как хотелось схватить палку сервелада и тут же съесть вместе со шкуркой, но он понимал, что надо сдерживаться.
— Вот уж спасибо, — ворковал Петрович, привычно заваривая чай, — а то до пенсии неделя, сами знаете, какие теперь пенсии, а сколько дерут за квартиру, за электричество, за газ… Да-да, понимаю, вы человек занятой, это я тут лодырничаю да на судьбу жалюсь… Так что же у вас за дельце?
— Я хотела поговорить с вами, Манфред Петрович, о последних выходках национал-большевиков в Вермутском парке.
Петрович обреченно вздохнул. Он так и предполагал, что речь пойдет о чем-то неприятном. Значит, придется выкручиваться.
— Да, мне их деятельность тоже не по душе, — как ни в чем не бывало ответил Петрович. — Но я даже не представляю, чем мог бы вам посодействовать…
— Как известно, митинг был организован Социалистической партией, продолжала Лавинска. — Я думала, что руководство партии не было в курсе, что они сами осуждают лимоновцев, но оказалось, что им как будто даже импонируют эти красно-коричневые хулиганы. Во всяком случае, никто из наших лидеров не только не осудил, но даже толком от них не отмежевался.
— Сожалею, — вздохнул Петрович, — но я-то чем могу помочь? Да-да, знаю, что вы сейчас скажете — что я «крестный отец» социалистов и духовный вождь всего блока «За ОС». Но на самом деле все обстоит совершенно иначе. Они меня… — Манфред осекся, так как у него чуть не вырвалось словечко «кинули». — Они давно отошли от генеральной линии, впали в ревизионизм. Да что там — просто сделались опортунистами и ренегатами.
— Ну хорошо, пусть так, — не сдавалась гостья, — но вы, лично вы можете сказать свое веское слово? Ведь вы, Манфред Петрович, пользуетесь заслуженным авторитетом как раз у той части общества, на которую пытаются воздействовать лимоновцы. Ваш долг — публично осудить их!
— Долг, долг, — чуть помолчав, зло ответил Петрович. — А где вы все были, когда я в девяносто первом пытался сохранить единство партии и целостность Союза? — Немного смягчившись, он доверительно продолжал: — Поймите, товарищ, нынче времена не те. Время разбрасывать камни прошло, настал черед их собирать. Вы же сами видите, что кругом творится. С кем прикажете революцию делать — с этими вашими депутатами? Как же, сейчас — полезут они на баррикады на своих буржуйских «Мерседесах»! А лимоновцы — они хоть и «национал», но все-таки большевики. Я вижу в них боевой задор комсомольцев моей тревожной молодости… А что до всех этих выпрыгов, эпатажа, свастики в белом круге, так не берите в голову. — Петрович чувствовал, что говорит то, чего не следовало бы, но остановиться уже не мог — его «несло». — Да, да, все это внешнее, наносное. Это мы отрехтуем. Мы превратим их в настоящих пламенных борцов за великое дело Ленина — Сталина!