— То есть стремимся оторваться от раунита и продолжить полет совершенно самостоятельно? — спросил Макдональд.
— Правильно. Поэтому мы и давим на пол так, будто хотим его проломить.
— Полная иллюзия земного тяготения! — изрек Бриан.
— Не случайно Эйнштейн доказывал, что между всемирным тяготением и силами инерции нет принципиальной разницы.[37]
Камарели не спалось. Держась за поручни (раунит уже не вращался вокруг своей оси); он прошел в салон.
Из того угла, где он стоял, земной шар уже не был виден, но зато звезды казались особенно близкими. Причем ни одна звезда не изменила своего обычного положения. А ведь раунит уже на несколько миллионов километров отдалился от Земли!
«Будто сидишь на балконе в Тбилиси и наблюдаешь за звездами, — подумал Камарели. — Вот Полярная звезда, напротив — пустое кресло — Кассиопея, вот ясная звезда, что так любит сиять над развалинами Нарикалы. А вот изгибающийся Скорпион, который словно норовит ударить ядовитым хвостом по макушке Мтацминда. Знакомая картина, обычная, „земная“…»
Камарели и вправду представил себя в Тбилиси. Неужто достаточно оглянуться, и в окне увидишь улицу?! А это? Глухо рокочут автомобили и приглушенно скрипят заворачивающие на другую улицу трамваи. Повеял коджорский ветерок… Да, да, до Камарели донесся терпкий аромат киндзы.
Теплая волна воспоминаний охватила душу Камарели. Он сомкнул веки. Казалось, стоит открыть их сейчас, как возникнут стреловидный кипарис и беседка в тени сирени. Камарели видится его маленький сад, балкон. Он открывает глаза…
Вокруг — черная бездна, усыпанная мириадами, звезд. Небо безбрежно, и лишь белый снежный обруч, как след прыжка оленя, окаймляет тело Вселенной. Знакомые северные звезды ласкают южные светила, из которых особенно выделяется красотой ослепительная звезда Южного Креста.
И где-то внизу, скрытая черным бархатным пологом ночи, жила Земля. Волновались моря, мягко синело небо, зрели хлеба, шумели сады… Где-то внизу, скрытая сенью ночи, ровно дышала любимая Грузия.
Каждый раз, когда он возвращался на родину, согретый братской любовью москвичей, ободренный успехами в работе, окрыленный мечтами, вид седых вершин Кавказских гор как-то по-новому радовал его сердце и наполнял детской радостью и неудержимым волнением.
И сейчас, отдаленный от родины на миллионы километров, хотя и чувствуя всем существом прелесть первозданной красоты Вселенной, он все же с радостью наблюдал за Землей и с нетерпением влюбленного искал на ее поверхности Грузию.
— Что призадумались, друг мой? — прервал его думы Каро.