И вот с корней глубоких сорваны,
Два шара вниз скатились. Но не отнял рук
И раздирал ногтями все упорнее
Пустых глазниц он впадины глубокие,
Все меры перешедши в тщетной ярости.
Тут запел хор:
Нас ведет судьба: не противься судьбе!
Суета забот не изменит вовек
Непреложный закон ее веретен.
Все, что терпим мы, смертный род, на земле,
Все, что делаем мы, свыше послано нам.
Первый день нам дает и последний наш день.
Не в силах бог ни один изменить
Роковые череды, сцепленья причин.
Для любого решен свой порядок:
Его не изменит мольба. Перед судьбою страх
Многим пагубен был: убегая судьбы,
К своей судьбе приходили они.
Чу, стукнула дверь. Вот входит он,
Не видя дня, не ведомый никем,
Трудным шагом бредет.
Из-за спин хора появился царь Эдип. Вид его ужасен. Белая тога в крови. На голове лавровый венок. Глазницы его пусты. Его вид заставил Пилата содрогнуться.
Эдип:
Все кончено ко благу; отдан долг отцу.
Как тьма отрадна! Кто из небожителей,
Смягчившись, мраком мне окутал голову?
Появилась преступная в кровосмешении жена и мать Эдипа Иокаста.
Иокаста:
Сыном ли назвать тебя?
Колеблешься? Ты сын мой! Стыдно сыном быть?
Молчать не надо! Что глазницы полые
Ты отвращаешь?
Эдип:
То голос матери!
Все, что свершил я, тщетно. С ней встречаться вновь —
Нечестье…
Иокаста:
В чьих винах рок виновен, неповинен тот.
У прокуратора от этой сцены испортилось настроение.
– Уйдем, Галл. Мне тошно это слушать, хоть автор и Сенека. Уж лучше что-нибудь из Аристофана, чем умножать печаль.
– Ты прав, Пилат. По мне, комедии куда как лучше. Знаешь, о чем я думаю?
– Интересно, о чем?
Пилат с интересом взглянул на гостя: он знал, что Галл – отнюдь не Сенека. Галл сказал:
– Я думаю, глядя на тебя, Пилат, что ты сильно изменился с римских времен. Иудеи на тебя плохо повлияли… Сколько ты уже здесь правишь? Лет пять, пожалуй?
– Семь.
– Семь лет! Семь – роковое число!
Пилат поморщился:
– Вот и ты про рок… И дался вам всем этот рок… Хотя в него я верю. Сенека предупреждал меня перед отъездом из Рима: «У человека одна свобода: добровольно принять волю рока». Он шутил: «Человек подобен собаке, привязанной к повозке; если собака умна, она бежит добровольно и счастлива, если же она упирается, садится на задние лапы и скулит, повозка тащит ее». Не уподобиться бы той собаке…
– Да ты совсем расклеился, Пилат.
– Дела расклеили.
– Не в веру ль иудейскую, игемон, хочет обратиться? Не слышу, чтоб у Юпитера просил защиты. Ни разу не поклялся Зевсом. Уж не еврей ли ты, Пилат Понтийский? Ха-ха, – засмеялся Галл.
Утром Домиций Галл собрался в дорогу. Из опочивальни спустилась во двор проводить гостя и Клавдия Прокула. И опять упрямая женщина заговорила про свой сон.