– А почему ты попал не в тюрьму, а…
– Я ничего не помнил.
– Совсем?!
– Только то, что было ДО… Ее слова… Они причиняли боль. Ужасную боль… Я все время думаю: если бы она уходила молча, просто захлопнула бы дверь… все могло бы быть по-другому. Это невыносимо.
– Когда ты вспомнил?
– Через шестнадцать лет.
– Значит, сейчас ты в порядке?
Марк горько усмехнулся.
– Теперь я здоров. Но вряд ли человек, совершивший такое, может считать, что он в порядке. То есть для окружающих все правильно: болел – выздоровел, убил – сел, вышел – радуйся, что жив… Но я сам пока так и не понял, что лучше: жить с этим до конца или…
Его взгляд застыл, как на фотоснимке. Пальцы переплелись в замысловатый замок.
– Но ты ведь отбыл наказание… – произнесла Анна.
– Наказание… – Он встрепенулся, вновь возвращаясь из мира призраков. – О каком наказании ты говоришь? Назначенном мне законом? То есть людьми. Простыми. Нормальными. Закончившими юридические институты. Где им, вместе с дипломами, выдали, наверно, специальные весы. Вроде тех, что в детских поликлиниках. Только на чашку кладется чья-то отлетевшая душа. А на шкале – годы. Пять, десять, пятьдесят… «Все, – говорят они, – готово, эта потянула на двадцать один. Можно ставить будильник. Время пошло». Прозвенел – наказание закончено. Можно начинать все с белого листа. Как просто… Да только я так не могу. – Он вскочил, заметавшись между стен. – Я не могу забыть, я каждое утро, когда встаю, и каждый вечер, когда ложусь, вижу ее глаза, понимаешь? И буду видеть, хоть сто лет пройдет, хоть двести. Я не могу себе этого простить – вот мое наказание. Этот приговор я сам себе вынес, и срок не истек.
Марк налил в стакан воды из синего крана, но и она была противно теплой. Когда он пил, зубы выбивали дробь по граненому стеклу.
– Как же ты будешь жить? – тихо спросила Анна.
– Не знаю.
– Так можно сойти с ума, – осекшись, девушка прижала пальцы к губам. – Извини, я не хотела… – Она отчаянно закусила кожу около коротко остриженного ноготка. – Поговори со мной.
– Что?
– Поговори со мной о ней.
– Я не могу.
– Ты очень ее любил?
– Да, – сказал он хрипло.
– Она была красивой? Наверно, высокой блондинкой с ногами от шеи?
– Откуда ты знаешь?
– Горький опыт, – она печально улыбнулась. – Если мужчине и дано сойти с ума, то от двухметровой Барби. Ну, а кроме… Доброй, умной, веселой, деловой, хозяйственной… какой?
– Умной… Да, наверно. И холодной… Но это я теперь понимаю. А тогда она казалась мне совершенной.
– Почему же она решила тебя бросить?
– Она сказала, – в синих глазах отразилась невыносимая боль, – что нашла лучший вариант… Оказалось, я был для неё не человеком, а набором определённых житейских удобств… Извини, я больше не могу.