И Точилинов действительно побежал, на ходу поднимая людей. Закончив постановку задачи, он нашел глазами глемма, и тот махнул рукой, показывая направление.
Марш-бросок. Кто его не бегал, тому не объяснить. А для неподготовленного – вообще песня. Мир сужается до размеров дороги и спины впереди бегущего. Дыхание вроде уже и не твое. Если поначалу еще осмысливаешь и осматриваешься вокруг, смотришь, куда наступаешь, то потом из горла рвется только мат на всё вокруг. Затем заканчивается и он. Слишком много сил отнимает. А дальше ты останавливаешься и говоришь себе: «Все, б…ь, здесь я сдохну». Мышцы груди уже не могут двигаться. В глазах звездочки, мушки и еще черт знает что, но только не то, что вокруг. А вот тогда начинается самое интересное. Для тех, у кого это впервые (а из группы это процентов восемьдесят), это было похоже на кару и манну небесную одновременно. Откуда-то из параллельного небытия возникает некто, который тебя хватает и тащит вперед. Это те, что лучше подготовлены, ускоряют отставших. Пока мозг может еще мысли гонять по нейронам, ты осознаешь, что здесь не сдохнешь. Идти еще можно. А потом голова говорит: «Извините, дальше без меня», – и перспектива остаться в оскаленных пастях Тварей, мечущихся вокруг, уже совершенно не пугает. Мало того, это кажется избавлением от адских мук, терзающих кричащее от боли тело. И тут возникает совершенно непередаваемое чувство где-то сзади, и взрыв боли, который мозг воспринимает с бо-ольшим опозданием, доказывает, что пинок по копчику еще вполне может конкурировать со всеми ощущениями, гасящими плывущее сознание. Когда же перестает действовать и это, происходящее утрачивается напрочь, и только безумный взгляд, бегающий сам по себе, периодически зацепляется за кого-то, кто двигает декорации вокруг, перемещая тебя в пространстве.
Осмысливая всё это потом, Семен четко понял, что без вольдов остались бы они все в болотах как пить дать. И разведчики, которые вполне способны были уйти сами, невзирая на незнание Территорий, легли бы рядом, до конца прикрывая и поддерживая падающих ученых. А у вольдов подобного пиетета не было. Точилинов поначалу даже развлекался, наблюдая, как появляющиеся из ниоткуда вольды подпихивают, поддерживают и уговаривают людей. Потом силы кончились у всех. И Семен просто фиксировал сценки из жизни убегающих, а вольды перешли к сильнодействующим средствам. Торк, неизменно прикрывавший правый фланг арьергарда, раз шесть кротко подталкивал отстающих, что-то доказывая. На седьмой раз терпение ему изменило. Покрытый грязью и кровью, не поймешь чьей, торк, как обычно появившись чуть не из-под земли, глотнул воздуха, переводя дыхание, и с очередным бедолагой, бормочущим традиционное «бросьте меня, спасайтесь сами», церемониться не стал. Что он там сделал, Семен толком не разглядел, но эффективность метода была налицо – бедняга ускорился процентов на пятьдесят. И еще потом минут двадцать страдалец вполне осмысленно бежал вперед и разбрасывал боевые заклинания вокруг, как вертолет тепловые ловушки, не в силах впасть обратно в спасительное отупение из-за жуткой боли, свербящей в каком-то, наверное, правильном месте. Затем, правда, сломался. Но когда торк появился вновь, возмущенное тело не стало даже оповещать голову и само рвануло вперед, не желая повторения.