Сидя в вагоне пригородного поезда, Потапчук обратил внимание на поведение немцев — как они проходят мимо друг друга, стараясь не задеть соседа, как извиняются при встрече и дежурно улыбаются. Он толкнул Дронго в бок и прошептал:
— Небось здесь вы такой компании, как в нашей электричке, не встретите.
— Это плохо или хорошо? — улыбнулся Дронго.
— А шут его знает! — честно ответил Потапчук. — С одной стороны, наверное, хорошо, можно спокойно ездить в любой город. Хоть днем, хоть ночью. А с другой — плохо: пресно живут, скучно, неинтересно.
— Вы это расскажите кому-нибудь из пассажиров того вагона, в котором мы с вами ехали, — напомнил Дронго. — Думаю, они бы с вами не согласились. В тоталитаризме есть своя прелесть. Он дает простому гражданину ощущение безопасности. Правда, тоталитарное государство делает человека полностью беззащитным перед самим государством и его представителями, но, как правило, защищает от всей остальной шпаны. А это уже само по себе нравится маленькому человеку. Не секрет, что только Гитлеру и Сталину удалось справиться с мафией внутри страны и практически разгромить все криминальные группировки. Хотя, честно говоря, мне очень не нравится, когда сравнивают фашистов и коммунистов.
Все это разные вещи.
— А вы все еще идеалист, — усмехнулся Потапчук, — я давно уже в эти игры не играю. Какая разница, кто фашист, социалист, коммунист, либерал, анархист!
Все умирают одинаково быстро и одинаково страшно. Когда постоянно видишь перед собой на мушке живую мишень, как-то некогда думать об «измах». Нужно конкретно поразить цель, и потому я уже давно ни во что не верю.
— Вы циник, Потапчук. Это обычная черта профессиональных убийц, — поморщился Дронго. — Интересно, сколько за вами числится трупов? Я когда-то слышал о существовании «ликвидаторов», ведущих личный счет уничтоженных ими людей. В вас есть что-то от палача, вам никто этого не говорил?
Потапчук обиделся и отвернулся, уставившись в окно.
Дронго дотронулся до его руки.
— Ладно, не дуйтесь, я не хотел вас обидеть. Ваше дело тоже в какой-то мере нужное и важное, особенно в те времена, когда мир разделен на два противоборствующих лагеря. Вы, можно сказать, взяли на себя самую грязную и неблагодарную работу.
— Знаете, кто учил меня стрелять? — вдруг обернулся к нему Потапчук. — Никогда никому не говорил, а вам скажу. Женщина. Да-да, самая настоящая баба.
Герой Советского Союза. Она во время войны была снайпером. Имела на своем личном счету более восьмидесяти убитых человек. Когда она мне первый раз сказала, я не поверил. Да и кто бы поверил, что эта худая старая женщина застрелила столько мужиков? Но она заставила меня поверить. Рассказала, как однажды во время войны, уже на Украине, их дивизия брала какой-то город, сейчас не вспомню, какой. И она тогда весь день продежурила в старом доме, убрав одного солдата, пытавшегося восстановить связь его окруженного батальона с другой частью. Она сидела долго, очень долго. И потом увидела, как вместо первого убитого ползет второй связист. Связист пробирался совсем недалеко от нее. И она через прицел своей снайперской винтовки разглядела, что это был мальчик, совсем пацан, не больше семнадцати-восемнадцати лет. И ему предстояло восстановить линию связи окруженного батальона. Она промучилась полминуты, прежде чем решилась. Не стрелять нельзя, немцы, наладив связь, могли скоординированно ударить с двух сторон по их дивизии и вызволить окруженный батальон. А стрелять в мальчика она тоже никак не могла. Мучилась, не зная, как поступить. А потом подняла винтовку, выстрелила прямо в сердце этому мальчику, бросила винтовку в снег, села на пол и целый час проплакала. Понимаете? Она застрелила этого солдатика и потом плакала.