, а у противника… то не в счет, так ведь, братья?
– Где Ольстин? – тихо, по примеру брата, спросил Игорь Святославич.
– Я здесь.
Черниговский боярин подъехал поближе к князю северскому, остановил коня, степенно поклонился, перекрестился благочестиво, сказав:
– Слава Богу, добрались благополучно.
– Ты хоть ответь, боярин, зачем вы ввязались не в свое дело? На чужой земле невместно наводить порядок, если не просят того. Хан Кончак сам разобрался бы с чужаками. А теперь… Объясняться с ханом не ему придется, – Игорь указал на князя рыльского, – а мне. И учти, тебя с собой возьму, чтобы услышал все, что хан говорить будет!
– Не сердись на взыгравшую удаль молодецкую, князь, – просительно заговорил Ольстин Олексич. – Да заодно рассуди, что слово боярское против княжеского? Что капля против реки, так я разумею…
– Или не ковуи первые в бой ринулись? – заговорил Святослав Рыльский, понимая, что черниговец пытается всю вину за содеянное переложить на чужие плечи. – Поживиться доступным?
– Или рыльским дружинникам добыча не нужна была? – не полез за словом в карман Ольстин Олексич.
– Не достатка искал, чести! – горделиво сказал Святослав Рыльский. – Все прочее – суета!
– Ой ли… – тихо, но с расчетом, чтобы все расслышали, произнес черниговский боярин.
– Слово княжеское стали тверже.
Святослав Ольгович взял в руки богатую шубу, перекинутую до этого через луку седла, и бросил ее в дорожную пыль перед копытами своего коня.
– Вот цена добычи, – проговорил князь. – Надо будет – гати мостить ею буду через топи…
– Цену этой добычи мы еще не знаем, – грустно сказал Игорь Святославич и развернул коня.
Буй-Туй Всеволод и его кмети поступили так же.
– После свадьбы поговорим, – заметил он, стараясь, чтобы князь Игорь не расслышал этого. – С обоими. Герои…
– На свадьбу нас, я так понял, пригласили, – заметил после минутного замешательства Ольстин Олексич. – Едем, князь?
– Едем, – сказал Святослав Рыльский. – Хотя ума не приложу, за что на нас так взъелись?!
* * *
Кровь была всюду. На земле, пропитав ее настолько, что уже не впитывалась, свертываясь на поверхности зловонным студнем. На траве, пригнув ее тяжким грузом к смердящей земле. На остатках разбитых веж, как последнее клеймо хозяев на особо дорогих для них вещах.
Крови не было только на трупах. Она вся вытекла, словно страшась памяти, что хранили бездыханные тела.
– Что же это? Как же?.. – приговаривал Гзак.
Он давно спешился и вел своего коня на поводе. Привычное к боям животное пугливо поводило ушами, пораженное увиденным.
Не меньше удивлены были и дикие половцы. Видеть разоренные поселения было для них привычно. Сказать правду, они и сами очень даже неплохо умели это делать. Давно очерствели сердца и души, при взгляде на мертвых женщин и детей воины сохраняли спокойствие, в горячке боя рубишь всех, кто подвернется, тут не до нравственных мучений.