Бариан спел о том, что он, Трир, возвращается с ярмарки, где удачно продал корову, припевом песенки служили позвякивания монет в кармане. Головорезы хмыкали; за песенкой последовал незамысловатый танец, кто-то из головорезов запустил в Бариана обглоданной костью, но тот, по счастью, увернулся.
Зрители оживились. Все, подумал я, холодея. Дальнейшее представление сведется к игре «А ну-ка попади». Вот уже несколько рук выловили в тарелках каждая по кости, бедный Бариан, сейчас начнется…
Из-за занавески вынырнула согбенная старуха – в капюшоне, низко надвинутом на лицо, с седыми космами, выбивающимися из-под плаща; я разинул рот. Я точно помнил, что никакой старухи за занавеской не было!
Краснолицые хоть как ни пьяны были, но тоже об этом помнили; кто-то удивленно икнул.
Старуха пробежалась туда-сюда, как бы высматривая Бариана и все никак не решаясь подойти; я потрясенно смотрел, как она суетится и приседает. Повадки у старухи были такие естественные и вместе с тем такие потешные, что головорезы, раздумав швыряться костями, притихли и захихикали; я лихорадочно соображал, кто прячется под плащом. «Фарс о Трире-простаке» на моей памяти не играли; героиня Динка на роль старухи никак не годилась, Муха выше ростом и шире в плечах, а Фантин…
Старуха заговорила.
У нее был надтреснутый, вкрадчивый голосок прожженной старой стервы. Она явно собралась надуть бедного Трира – а к этому времени я поверил, что лицедея Бариана действительно так зовут. Она казалась воплощением всех на свете плутов – нахалка, мерзавка, обманщица. Она сперва высмеяла Трира, подбивая его похвалиться выручкой, а потом взялась считать деньги, да так, что всем сразу же стало ясно – Трир-простак погиб и пропал.
– Надули тебя, паря! Как есть надули, ты говоришь – десять, а тут восемь всего, глянь!
Простак затравленно хлопал ресницами. Старуха пересыпала деньги из одной ладони Трира в другую, загибала его пальцы, под каждый подкладывая по монетке, и денежек было уже пять; головорезы зачарованно притихли. Не каждый день встречаешься с таким красивым, таким талантливым мошенничеством.
– Четыре, – выдохнул Трир, тупо глядя на содержимое собственной горсти. Ожесточенно потер глаза рукавом, вытаращился снова. Я в жизни не видывал более потешной рожи.
– Да где же четыре, когда три монетки всего! Сочти хорошенько, растяпа!
Не сводя с мошенницы глаз, простак судорожно ощупывал все свои карманы – как будто монеты, издеваясь над ним, тараканами расползлись по одежде; старуха сохраняла хладнокровие. Она, похоже, и сама сочувствовала незадачливому Триру.