Разговор заворачивал на четвертый круг.
А потом я расслабился. Танталь пережила тяжелое потрясение, неудивительно, что вещи представляются ей в карикатурно-мрачном свете; я ни с того ни с сего вспомнил старосту из поселка, круглоголового, с широкими дугами лысых бровей. Староста, выпив лишку, принимался болтать цветисто и безудержно; у него был взрослый сын, у сына была жена, и у самого старосты жена была тоже, злющая, вроде песка в глазу, и невестка страдала под самодурьим гнетом, и вот с некоторых пор староста начал замечать, что жена вроде как подобрела и сонная ходит… Невестка, когда ее загнали в угол, призналась, что опаивает свекровь сонными травами, но староста не наказал ее, напротив, согласился с таким положением вещей, только строго-настрого велел беречься и не отравить до смерти…
– Он все-таки человек? – спросил я в пространство. – Чонотакс? Он человек все же, хотя и маг?..
Пожалуй, это было лучшее из решений. Оно спасало нас от смертоубийства, оно должно было обезопасить госпожу Торию Солль… и, если верить нервной Танталь, весь мир в придачу. Господин маг, опоенный снотворным, бесчувственный, лишенный воли – и разом с тем магической силы…
И вот теперь я тащил через лес волокуши, и если память подвела меня и мы выбрали неправильное направление – с наступлением ночи сомнениям и раздумьям настанет логический конец, потому как явятся волки…
Танталь опять отстала. Алана брела рядом, сунув руки в муфту, – видимо, Танталь отказалась от помощи; я подошел к распростертому на волокушах телу и наклонился над бледным лицом господина мага.
– Черно… Мы правильно идем?
Молчание. Опущенные веки, страдальческая складка между голых бровей.
– Черно… Ты меня слышишь?
– Собака, – изменившимся голосом сказала Алана.
Я осекся.
В морозном воздухе отдавался далекий, многоголосый собачий лай.
* * *
Легко ли варить суп в кулаке? Хранить во рту смертельный яд, носить уголь за пазухой?
К ночи мы пришли на хутор, и наши денежки оказали магическое действие, да такое, что я на минуту ощутил себя настоящим колдуном. Нас приняли на постой, накормили, постелили постель и разогрели воды; я дал себе слово ни о чем не думать до утра. И заснул в объятиях Аланы, довольный, почти счастливый; и проснулся среди ночи, ближе к утру, в совершенной тьме.
За портьерой возилась, стонала сквозь зубы Танталь. Ей снились кошмары; ей снилось, как она бредет по Преддверью, а впереди маячит фигура, не вполне человеческая, исполинская фигура Стража, который одновременно и муж ее, Луар…
Алана тихонько сопела у меня над ухом; осторожно, боясь потревожить жену, я погладил укрытое одеялом плечо. Потом выбрался из постели, накинул на голое тело плащ, пробрался за портьеру. Танталь уже не стонала, но дышала тяжело.