– Зато, Виталя, согласись. Правдивее.
– Правдивее. Но для нас, а не для особиста. Ну что, двинули?
Стемнело окончательно. И они очень осторожно выползли на поле.
Немцы, почему-то, ракеты не пускали.
Ребята подползли к первой воронке и съехали в нее по глине. Подышали. Осторожно высунули нос, пытаясь определить расстояние до следующей. Снова поползли. Снова воронка. Снова съехали. Тишина. Еще одна… Потом четвертая…Вот уже между холмами, и слышно как разговаривают гансы наверху.
И тут взлетела первая.
Хорошо, что они лежали в относительно глубокой, не минометной, ямке.
И только они собрались ползти, как со второго холма взлетела вторая ракета.
И так по очереди – слева, справа, слева, справа…
Минут через тридцать Виталик рискнул, махнув рукой Захару – мол, за мной.
Похоже, им чертовски везло. Несмотря на свет, их так и никто не заметил.
Пока они не доползли до конца лощины к выходу на поле перед нашими траншеями.
А вот там то и оказался тот самый ряд колючки с навешанными на нее консервными банками.
– Чего делать будем? – шепнул Захар на ухо Виталику.
– Кино смотрел? – не задумываясь, ответил тот. – Подползаем тихонечко. Я осторожно подымаю проволоку – ты ползешь. Проползаешь – перехватываешь у меня, я ползу – ты держишь. Понял?
Захар кивнул.
– Пошли!
Им опять повезло. Именно в этот момент фрицы перестали бросать свои светюльки.
Очень осторожно… Очень медленно… Очень бесшумно…
Но они переползли через колючку. И свалились в новую воронку.
И гансы опять закидали ракеты.
Виталик беззвучно засмеялся:
– Как будто помогает кто-то! Вот верил бы в Бога, решил бы что ангелы. Передохнем.
Лежали почти час, уже не рискуя на нейтралке ползти под светом.
Как только немцы сделали перерыв – дернулись вперед. Перебежкой. Захар впереди, Виталик сзади.
Виталик!
Тишину уже майской ночи разорвал грохот взрыва.
Захар свалился, подрубленный взрывной волной.
Сзади гортанно заорали что-то, пуская ракеты одну за другой, спереди захлопали десятки одиночных выстрелов.
Захар обернулся и увидел корчащегося, поджавшего ноги Виталика. Подполз обратно и увидел как тот, прокусив губу до струйки крови и вытаращив белые от боли глаза, старается не кричать. Вертясь на одном месте, он обхватил ноги руками и поджал их к себе.
Захар сунулся туда и обомлел, увидев, как вместо правой ступни, торчат сахарно-голубоватые, в свете немецких ракет, осколки костей и хлещет черная кровь.
Он так и не понял, как это смог сделать, взвалив на себя почти центнер, пробежать несколько десятков метров в длиннополой, путающейся под ногами шинели, под обстрелом, по разбитой воронками земле.