Тот, что курил у костра, неожиданно протянул мне свой чубук. Помедлив, я принял его, затянулся едким табаком, вернул трубку и тихо выпустил дым, пахнущий полынью.
– Вы из N-ского полка, не так ли? – осведомился курильщик по-русски, сонным, чуть насмешливым голосом.
Здесь я вздрогнул – от неожиданности – и посмотрел на него с удивлением.
– Я из Петербурга, как и вы, – продолжал он, и я сразу ему поверил: такой выговор не подделаешь. – Держитесь, как держались, и вам ничего не угрожает.
Он чуть отодвинул назад свой капюшон, и я мельком увидел его лицо – с прямым носом, небольшими, широко расставленными, серыми глазами. На лоб упала темно-коричневая прядь; бороду и усы мой собеседник тщательно брил. Ничего особенного в его лице я, по правде сказать, не заметил – ни шрамов, ни какого-нибудь зверского выражения, чего можно было бы ожидать от человека столь “необычной судьбы”, как пишут в таких случаях романисты. Разве что показались странными веснушки вокруг носа, очень бледные, но на морозе заметные отчетливо: обычно у шатенов никаких веснушек не наблюдается.
– Кто вы? Почему здесь? – спросил я.
– Вас это, положим, никак не касается, – возразил курильщик и повел плечом.
Рябой произнес нечто сердитое, адресуясь к моему собеседнику. Но тот отвечал на его наречии, с прежними насмешливыми нотками в голосе, свидетельствующими о прямом превосходстве.
Трое с винтовками разразились короткими восклицаниями и защелкали языками на все лады. Рябой, явно возмущаясь, махнул рукой и отошел еще дальше в сторону. Видно было, что он задет за живое и старается, чтобы этого не поняли другие.
– Что вы ему сказали? – спросил я.
– Представил вас в качестве своего родственника. Вы не возражаете?
– Пожалуй, не возражаю. Но, помилуйте…
– Я только что это сделал, – прервал меня незнакомец. Из-под капюшона блеснули глаза, и мне сделалось холодно.
Варучане, казалось, утратили ко мне всякий интерес. Мой загадочный соотечественник имел на эту братию большее влияние, нежели их рябой соплеменник.
– Я вам, кажется, обязан, – сухо произнес я. – Чтобы расплатиться с вами, мне следует знать ваше имя…
– Не любите одолжаться?
– Стало быть, не люблю.
– И напрасно, – усмехнулся он. – В этих краях жизнь – одолжение невеликое. На вашем месте я бы не принимал близко к сердцу. А впрочем, как знаете.
На этих словах он вновь затянулся и медленно выпустил дым.
Старик, наклонившись, хлопнул своей сухой ладонью меня по колену, качнулся и рассмеялся беззубым ртом. Потом сказал что-то, явно миролюбивое и даже одобрительное.
– Иметь много родственников – великое счастье, – перевел мой собеседник. – Вы сейчас можете уезжать, куда вам надобно, – добавил он уже от себя. – Вам не причинят вреда.