Безумие пустило корни.
Когда Мотоеси выходил из «Зеркальной комнаты», у него вдруг возникла уверенность: если сейчас снять маску, из-под нее на людей глянет все тот же лик злобного духа.
Он не знал, готов ли он.
Он даже не знал, в своем ли он уме.
Но он знал другое: надо играть дальше.
…Ночные волны бьют о берег,
А в плеске их какой-то слышен голос…
На этот раз в шелесте занавеса действительно слышался плеск воды.
Мотоеси, как в бреду, шагнул вперед и вправо, оказавшись, как и положено по пьесе, на месте кюсе, лицом к зрителям.
Он поднял голову, выдерживая необходимую паузу.
Узкие прорези маски не позволяли как следует видеть зрителей – да он бы и не отважился сейчас взглянуть в их лица. Но юноша ощущал: некий безумный вихрь противоречивых чувств, страстей и желаний закручивается внутри него – и предыдущее смятение, предыдущая робость, которые он испытал при первом выходе на сцену, были ничто по сравнению с этим бушующим ураганом!
Безумное варево вскипело внутри него, плеснуло в глотку – и слова сами собой изверглись наружу:
Плоть немощная водорослями стала.
Но ныне, в этот час ночной, на берег
Их выбросили волны, и сюда…
– …вернулся я, томимый жаждой мести, – мгновенно подхватил хор.
Темная волна, поднявшись изнутри, подхватила его, завертела, ноги сами понесли юношу к месту дзедза – он более не управлял собой! Хлещущие потоки противоречивых стремлений чуть ли не физически разрывали его на части, и чтобы хоть как-то дать им выход, ему приходилось двигаться и говорить, говорить и двигаться, выплескивая наружу бурлящее в нем сумасшествие. Время от времени Мотоеси на миг приходил в себя, обнаруживая, что он, как ни странно, стоит в положенной точке сцены, нужная реплика произнесена, ему отвечает хор или актер-ситэ, играющий знатную даму, толкнувшую старика на самоубийство, – но оценить происходящее, вспомнить, что и как он только что говорил, как двигался, Мотоеси не успевал: откуда-то извне на него вновь обрушивался шквал противоречивых эмоций, швыряя молодого актера в водоворот безумия, – и окончательно опомнился он только на финальной песне хора:
«…О ненависть, о женское коварство,
О ненависть!» – промолвив так, старик
В пруд бросился, исчез в пучине страсти.
«Вот и все, – подумал юноша, чувствуя затихающий в душе шторм. – Сейчас эта пытка закончится – и мне останется последовать примеру несчастного старика садовника. Я не только опозорился сам, но и сорвал премьеру, подвел и главу труппы, и собственного отца! Я бездарность, ничтожество – стоит ли жить такому неудачнику, как я?! Может быть, в следующем рождении мне повезет больше?»