– И даже видел.
Принесли графинчик водки и пиво. К водке подали тонко нарезанный огурчик, ветчину, веточку укропу; к пиву – сушёные анчоусы.
– Отлично! – оживился художник, лицезрея закуску. – Ну-с, желаю здравствовать, Станислав Фёдорович!
– И вам того же!
Художник выпил, закусил.
– Так что вы там видели? Морды бьют?
– Ой, сильно бьют. Но непрофессионально. А кто, кого и за что бьёт, непонятно.
– Я вам расскажу. – И Скорцев, время от времени хряпая рюмочку, к изумлению Стаса, почал выдвигать те же аргументы, что и, совсем недавно, Матрёна! Но теперь уже Стас был учёный. Не имея возражений и боясь согласиться, он кивал, кивал, а потом просто перевёл разговор на другое:
– А как вышло, что вас пригласил французский премьер? Кто там нынче, Саваж?
– Я был в Иностранном легионе. Мы с Саважем побратимы, в одном окопе сидели, в одном госпитале… лежали. Только мне оторвало ногу, а ему руку. Comprenez?[60]
– Oui, merci, je tout a compris.[61]
Пароход – это вам, господа, не вёсельная лодочка и не какой-нибудь парусный ботик. Удобств предоставляет человеку несравненно больше. Но и неприятные сюрпризы преподносит такие, каких на лодочках не бывает.
Например, сажа. При неудачном направлении ветра, а тем паче при его отсутствии, дым из труб лезет куда хочет и несёт с собою её, проклятую. А сажа, она ведь потому и получила такое своё название, что имеет обыкновение сажаться ровным слоем на что угодно, совершенно не принимая во внимание, грязная роба матроса перед нею, белоснежная рубашка джентльмена или розовое личико милой дамы.
Об этом размышлял Стас, выйдя из ближайшей к его каюте умывальной, расположенной рядом с душевой и ватерклозетом. Отмыв сажу с лица и рук, он направился к себе, чтобы сменить рубашку перед обедом.
Поприветствовав третий раз за день Сержа, слоняющегося по коридору, вошёл в каюту, стянул рубашку, оставшись в одних лишь брюках. В дверь постучали.
– Входи! – крикнул он, полагая, что это опять тот же Серж, но вошла Мими. Откуда взялась? Ведь он секунду назад был в коридоре и её не видел!
– Каким чудом? – спросил он.
– А я в соседней каюте, – мурлыкнула она со своими всегдашними перепадами интонации. – Услышала, что вы с Сержем бу-бу-бу… дай, думаю, зайду посмотрю, как он тут устроился… искусствове-ед… кня-азь…
Говоря это, она оглядела каюту, книги на столике и самого полураздетого Стаса и продолжала:
– Кни-ижки у него… умный он. Грудь у него, – провела по его груди пальцем, – вы-ыпуклая, редкость в наше чахоточное время…
– Ну, – смутился он, глядя сверху на её макушку, – предположим, у Сержа грудь шире раза в три.