Исход Северной войны был предрешён: наступило время дипломатов. И вот, после многочисленных разъездов дипломатов между столицами, в 1717 году заключили в Амстердаме договор; Россия добилась от Франции, Дании и прочих всего, чего хотела.
Начались переговоры с Карлом, королём шведским, о мире и будущих совместных действиях против предавших Петра союзников – Англии и Дании. Однако Карл скоропостижно скончался; среди дипломатов ходили слухи, что его убили английские агенты, не сумев убить Петра…
Русских через Мюнхен ездило всё больше и больше; значение консульства росло. Между тем Прошка, оказавшийся способным к учёбе, был отпущен Стасом в Парижский университет и ожидался обратно только через год. Нанимать местных было дорого, пришлось привезти нескольких человек из Садов. Так что теперь в его доме, помимо канцелярских работников, были кухарка, садовник, постоянный кучер и камердинер, но ими управляла Марта; Стас в домашние дела не лез.
Детей у них почему-то больше не было, несмотря на все старания. Марта после родов страдала какой-то нутряной болезнью – может, от этого детей-то не получалось?.. Но они жили дружно; он в любой момент был готов доставить жене хоть какую радость. Но что за радость, если она не могла высидеть до конца ни одного концерта, ни даже службы в храме? Приём гостей был для неё мучением. Малейшие усилия – и требовалось полежать…
Она увлеклась астрологией, приглашала каких-то специалистов, помнила наизусть характеристики знаков зодиака… Приставала с этим всем к Стасу, и он терпел, чтобы не огорчать её. Он даже в словах стремился выразить ей свою любовь. Никогда не называл просто по имени, а добавлял всякие словечки вроде mein Herz, mein Liebling, mein Schatz.[76] Но и никогда не обращался дежурным словом «дорогая», а обязательно «дорогая Марта». Она же не только любила его, но и уважала безмерно; обращалась «князь» или «де Грох».
Эмануэль незаметно вырастал в высокого красивого юношу. С первых его лет Стас вкладывал в него труда больше, чем некогда в Дашеньку – и не потому только, что он был мальчиком и единокровным его ребёнком. Просто сам Стас повзрослел; многое, казавшееся ему важным раньше, перестало быть таковым, а что представлялось лишним и далёким от реальной жизни, наоборот, стало важным.
Состояние современной науки Стас оценивал как ужасное: его собственные школьные знания, полученные в двадцатом веке, превышали объём познаний даже университетских профессоров. И ему приходилось таиться из опасения ненароком изменить будущее, и если он не упускал случая побывать на учёных сборищах, поговорить с профессорами, то делал это не для их просвещения или своего прославления, а чтобы представить, чему можно учить собственного ребёнка, а что лучше скрыть от него!