Тишина.
Пока выуживаю второй конверт, мама говорит:
- Мы официально тебя исключаем.
- Во имя твоего брата, - говорит папа. - Мы купили тебе членство в ДиРМе.
- В дерьме? - спрашиваю.
- Друзья и Родственники Меньшинств, - говорит мама.
Перри Комо поет "В праздники нет места лучше дома".
Тишина.
Моя мать встает из кресла и объявляет:
- Сбегаю, принесу эти бананы, - говорит. - Просто, чтобы быть с легким сердцем, мы с твоим отцом очень хотим, чтобы ты попробовала их на каких-нибудь из подарков.
Перенесемся во время около полуночи в доме Эви, когда я ловлю Сэта Томаса за попыткой меня убить.
Поскольку в моем лице не хватает челюсти, глотка у меня заканчивается чем-то вроде дыры, из которой свисает язык. Вокруг дыры почти вся кожа - рубцовая ткань: темно-красные блестящие шрамы, будто вымазанное в вишневый пирог лицо на соревновании по их поеданию. Если я вывалю язык полностью, можно будет разглядеть небо, розовое и гладкое как спинка краба изнутри, а из неба подковой белых позвонков торчат остатки верхних зубов. Есть время носить вуаль, а есть время ее не носить. Так или иначе, я ошарашена, когда встречаю Сэта Томаса, который в полночь вламывается в особняк Эви.
Сэт видит ни что иное, как меня, которая спускается по полукруглой лестнице в фойе Эви, одетая в один из персиковых пеньюарных наборов Эви, разделенный на косые части. Халат Эви - эдакий персиковый тип ретро в стиле "За-За", который прячет меня от глаз, как целлофан - замороженную индейку. На запястьях и спереди халата озоновая дымка страусовых перьев персикового цвета, точь-в-точь совпадающих с перьями на тапочках, в которые я обута.
Сэт молча застыл у подножья большой полукруглой лестницы Эви, сжимая в руках лучший из шестнадцатидюймовых разделочных ножей Эви. Пару облегающих колготок Эви Сэт натянул на голову. Видно, как промежность Эви из гигиеничного хлопка обтягивает Сэтово лицо. Штанины колготок болтаются как уши коккер-спаниэля на фоне его армейского ансамбля в духе коллекции мод.
А я - видение. Спускающееся шаг за шагом навстречу кончику разделочного ножа, неторопливыми "шажок-стоп-шажок", как делают девочки в больших вегасских ревю.
О, я так легендарна. Я такая секс-обстановочка.
Сэт стоит, глядя вверх, переживая этот миг, напугавшись первый раз за свою жизнь, потому что я держу ружье Эви. Приклад прижимаю к плечу, а ствол торчит у меня впереди, охваченный обеими руками. Мушка нацелена точно в центр хлопковой промежности Эви. В фойе лишь Сэт иже с ним, посреди окон с витражами, - одно на парадной двери разбито, - и люстра Эви из австрийского хрусталя, которая, искрясь, более всего напоминает некое костюмное украшение для дома. Единственная вещь кроме - маленький столик, оформленный тем самым французским белым и золотым.