— Нет, — сказал Ванька, подумав. — Двух папов не бывает. — И тихонько чему-то своему рассмеялся.
— Ну, я буду немножко папой, можно?
— Немножко можно! — великодушно согласился Ванька.
Синицын ревниво вмешался:
— Вань, а ты знаешь, куда мы едем?
— Домой, — неуверенно протянул мальчик и с тревогой посмотрел на Романа.
— Правильно, Ванька, домой, — поспешил заверить Синицын. — В Орехово-Борисово.
— Там орехи есть? — удивленно, с надеждой предложил Ванька.
— Орехов нет, но Борисов, наверное, достаточно.
На Каширском шоссе вдруг оттепель — слякотная грязь, вылетая из-под колес бесчисленных грузовиков, стала залеплять стекло. Синицын пустил щетки.
— Ты Буратино знаешь? — опять пристал Ромашка.
— Буратино — это с носом, — авторитетно отозвался Ванька.
— Помнишь, Буратино попал в страну дураков?
Мальчик утвердительно кивнул.
— Так вот: Орехово-Борисово и есть эта самая страна дураков.
— Это как понимать? — почти обиженно поинтересовался Синицын.
— Очень просто: когда в Москве мороз, в Орехове-Борисове оттепель. В Москве проливной дождь — в Орехове-Борисове солнце сияет. В Москве академики живут, а в Орехове-Борисове — клоун Синицын.
— Не порть мне ребенка, — сказал Синицын.
И оба клоуна дружно расхохотались, а Ванька обхватил Синицына обеими руками сзади за шею и, веселясь, завизжал, тоненько, пронзительно и протяжно.
Выгружались около дома.
Роман сказал Ваньке:
— Ну, Ваня Синицын, рассмотри хорошенько, какая у вас с папой машина.
Мальчишка медленно двинулся вокруг «Запорожца», ведя рукой по корпусу и приседая, чтоб разглядеть свое неясное отражение в красных боках.
— Птица, — горячо зашептал Ромашка, — ты догадался снять Лёсину фотографию?
И Синицыну очень зримо представился большой портрет Лёси, всегда улыбающейся ему со стены их однокомнатной квартиры. Он стиснул зубы так крепко, что они скрипнули.
— Ты что-нибудь имеешь против Лёси?
— Ты же знаешь — ничего. Но подумай сам, Птица.
«Ай да Роман», — подумал Синицын.
— Папа, ты пожарный клоун? — спросил, подходя, мальчишка.
— Пожарный, — сказал Синицын, — горю ясным огнем. А ну, кто скорей?
И, подхватив чемоданчик, тючок с Ванькиной одеждой, бегом скрылся в подъезде. Когда Роман с мальчишкой вбежали в парадное, то вызывная кнопка лифта уже светила красным огоньком.
Синицын прятал Лёсин портрет за холодильник — и вдруг увидел на кухонном столе записку:
«Сережа! Я умолила папу заехать перед нашим отлетом. Тебя нет дома, ждать мы не можем. Самолет из Шереметьева 16.40, рейс…» Синицын взглянул на кошачьи ходики. 16.55. Во рту сделалось отвратительно горько. Он облизал пересохшие губы.