В Бескрайнем Океане, много южнее тех мест, где обитает Бородатый Змей, затерялся один маленький, всеми забытый остров. Точнее, это был даже не остров, а высокая, почти отвесная скала, которая своей вершиной уходила едва ли не до самых облаков. На том маленьком острове жили найраны. Их было очень много, тысячи и тысячи; жилища их, теснясь одно к другому, лепились меж камней и поднимались до самой вершины скалы. Однако только нижние жилища были обитаемы, а чем выше, то есть чем дальше от воды, тем чаще и чаще попадались брошенные гнезда. И, наконец, выше хижины старого Уллу уже не селился никто. Когда-то, говаривал Уллу, найраны занимали всю скалу от подножия до самой вершины. А в рунах было сказано, что прежде на острове жили враги, найраны же пришли из-за моря и истребили их и заселили их жилища, но, правда, не все, а лишь те, что были близко от воды.
О, вода! Вся жизнь найранов проходила у воды – охота, ловля рыбы, собирательство. Море их кормило и растило. Но и оно же убивало. Море было прекрасным в затишье и страшным в шторм. А лунными осенними ночами, когда планктон идет из глубины и волны становятся огненно-красными, когда рассерженно шипит прибой и на берег вот-вот может выйти Многоногий Зверь… Тогда найраны, стоя на порогах своих хижин, пели тихую Песню Печали. Вот ее текст. Наша высокая и крепкая скала – это всего лишь малая песчинка среди бескрайних морских вод. Знайте, о все: когда-нибудь придет Большой Прилив, наша скала не выдержит и рухнет, и волны сомкнутся над ней. И никого, и ничего здесь не останется. Так будет долго, целый год. Зато потом, когда опять наступит осень, тогда из морской глубины вновь поднимется планктон, и кто-то пока неизвестный будет жить в новых жилищах на новой скале и петь свою, новую Песню Печали. Ибо у всякого народа есть своя весна и своя осень. Такой был текст. А осень…
Осень – это не только осенние штормы, а прежде всего угасание. Народ, пришедший к своей осени, очень не любит перемен; обычаи, дарованные предками, становятся незыблемым законом, о новшествах никто и говорить даже не смеет. Правда, и прошлое тоже мало кого интересует. О прошлом помнят только старики, но и те по большей части молчат, а если и пускаются в повествование, то толку от этого мало, потому что легенды и сказания в их изложении весьма отрывочны и непонятны. Ну а что же касается главной, истинной мудрости предков, которую они запечатлели в древних рунах, то она и вовсе безгласна, ибо найраны давно, уже несколько поколений тому назад, утеряли тайну чтения. Тайна утеряна, а руны сохранились. Неровные ряды этих диковинных значков, рисунков и узоров во многих, порой самых неожиданных местах, покрывали прибрежные камни. Можно было подолгу стоять, склонив голову набок, смотреть на полустертые руны и гадать, предполагать и сомневаться в верности своих догадок.
