Никитинского арестовали прямо на улице. Перекрыв всю дорогу, сразу двадцать человек — лучших сотрудников ФСК — принимали участие в этой операции. Нужно отдать должное майору, он пытался сопротивляться, даже вытащил оружие. Но через полминуты он уже сидел в машине, мчавшейся к зданию на Лубянке.
По дороге он снова пытался оказать сопротивление и когда его ввели в кабинет Вадима Георгиевича, на губах у него была свежая ссадина.
Подшивалов с интересом смотрел на этого человека, судя по всему, и планировавшего убийство его товарищей. Если Меликянц, «Карась», Корженевский и другие были отвратительными исполнителями, пешками в этой сложной игре, то, судя по вырисовывающейся картине, Никитинский был важной фигурой. Николай Аркадьевич, вошедший вслед за ним, как-то победно взмахнул рукой, возбужденно заявив:
— Мы его взяли.
Майор сел напротив генерала, не спросив разрешения, затем демонстративно полез в карман, доставая сигареты и зажигалку. Щелкнул зажигалкой, закурил. Молчание продолжало нарастать.
— Мы хотели с вами побеседовать, — просто начал Вадим Георгиевич.
Никитинский презрительно скривил губы.
— Я ничего не скажу. Вы должны отпустить меня немедленно.
— Почему? Разве вы депутат Госдумы?
— Я работаю в личной охране Президента, — невозмутимо парировал Никитинский, — вам это может стоить ваших погон, генерал.
Вадим Георгиевич промолчал, но Николай Аркадьевич, видимо, растерялся. Он вдруг подумал, что Никитинский вполне может служить в личной охране Президента и тогда его разбитая губа будет скандалом побольше убийства Корина, Подшивалов просто с интересом смотрел на майора.
— У вас есть документы? — спросил Вадим Георгиевич.
— У меня их отобрали ваши люди. Но там есть все. Николай Аркадьевич заглянул в лежавший перед ним конверт. Там было удостоверение и деньги. Удостоверение было действительно на майора Никитинского, сотрудника управления личной охраны Президента.
Генерал почувствовал, что придется возвращаться в провинцию.
— Вы больше не работаете в ГРУ? — спросил Вадим Георгиевич.
— Уже целый год. Я перешел в охрану с ноября девяносто третьего.
— Мы об этом не знали, — очень спокойно сказал генерал.
— Я просто этого не афишировал, — улыбнулся Никитинский, — лучше нужно работать, товарищ генерал.
— Вы не хотите отвечать на мои вопросы?
— Вы же знаете наш статус. Только в присутствии Коржакова или Барсукова,[5] — гордо заявил Никитинский, понимая, что ни первого, ни второго в ФСК пригласить не решатся.
— Вам придется ответить на наши вопросы, — вдруг произнес пожилой генерал.