Сабрина, которая все эти дни в тревожном ожидании не отходила от окна, выбежала во двор, смеясь и плача. Я также вышла и тотчас попала в материнские объятия. Затем появились Шарло и все остальные. Мне показалось, что Шарло был слегка разочарован. Он намеревался сам отправиться во Францию и вызволить оттуда мать и Дикона. Теперь у него не было предлога вернуться на родину.
Пошли расспросы и рассказы. А уж им было что порассказать: как они побывали на волосок от смерти, как мою мать буквально потащили в мэрию и толпа с криками окружила здание, требуя выдать ее на расправу. Ведь всем было известно, что она — дочь одного из родовитейших французских аристократов.
Моя мать пребывала в странном настроении, смеси шока и экзальтации; я считала, что это — нормальное состояние для того, кто едва избежал гибели. Дикон выглядел еще более могучим, чем когда-либо. И какое-то время, пожалуй, мы все разделяли мнение Сабрины о нем. Он был великолепен; только такой мужчина смог въехать в гущу разъяренной толпы и выбраться из нее невредимым и торжествующим.
Для бедного Луи-Шарля было ударом узнать, что его мать стала еще одной жертвой революции. Она никогда не была ему хорошей матерью, и я думаю, что он гораздо больше был привязан к моей матушке; тем не менее, это был удар.
Моя мать поведала много историй — историй, которые могли бы показаться невероятными, если бы не те дикие и ужасные события, которые разыгрывались по ту сторону пролива. Мы услышали новости об Армане, сыне графа д'Обинье, который сидел в Бастилии, между тем как мы сочли его убитым, когда он внезапно исчез. Но он возвратился в Обинье после взятия Бастилии и по сей день обитал в замке вместе со своей сестрой, бедняжкой Софи, получившей тяжкие увечья в катастрофе, разразившейся во время фейерверка по случаю женитьбы короля и потрясшей тогда всю Францию.[1]
Приехав во Францию, матушка нашла своего отца уже в могиле, но события приняли такой оборот, что она сочла это скорее за благе, так как он не вынес бы зрелища разграбления чернью его горячо любимого замка и уничтожения того образа жизни, к которому он привык и который его семья вела столетьями. Не удивительно, что матушку раздирали противоречивые чувства безысходного горя и того радостного возбуждения, почти ликования, которое всегда вселял в нее Дикон. Она была так сильна духом, так прекрасна — одна из самых красивых женщин, каких я знала. Что же странного в том, что Дикон хотел ее? Он всегда хотел иметь все самое лучшее на свете. «И заслуживал того», — говаривала Сабрина. Что до нее, она была счастлива, как никогда. Я уверена, что события во Франции значили для нее очень мало. Она желала, чтобы матушка навсегда осталась в Англии и вышла замуж за Дикона, и желала этого с тех самых пор, как узнала, что мой отец погиб в колониях. Она мечтала об этом страстно, потому что это было то, чего хотел Дикон, а, по ее убеждению, все его желания должны непременно удовлетворяться. И если в результате этих ужасных событий Дикон получил желаемое, она принимала их достаточно хладнокровно.