— Ты обещал рассказать, зачем мы собственно бежали на четвертый этаж?
— Я же говорил за лекарством.
— А конкретно? — утрата рюкзаков Федю сильно огорчила, а потому ему срочно надо было обрадоваться, хотя бы отдалённой перспективой хорошего, но обрадоваться. Иначе он становился грустным и злым, и обижал окружающих почём зря. Это я в нём с детства знаю. Хаймович, терзаемый чувством вины, ответил:
— Вы правы, пора вам рассказать… Лекарство это непростое, собственно как и известный вам Муха. Когда всё случилось … Словом, я был уже не молод и сосед мой поделился со мной неким лекарством, поэтому я до сих пор жив и совсем не постарел за это время. Думаю вы и сами это заметили… Вот как вы думаете, сколько мне лет?
— За шестьдесят, — наобум брякнул Федя неподъемную цифру.
— …. ты ошибся почти в два раза.
— Чего? — не понял я.
— Мне больше ста лет…
— Гонишь! Столько не живут, — выразил Федор общее мнение.
— Молодые люди! Я никогда не давал вам повода сомневаться в своих словах, — возмутился Хаймович. — Конечно, у меня нет доказательств, и этот факт вам придётся принять на веру.
Наш орёл гордо поднял нос, и вытянул шею.
— Да, ладно Хаймович не дуйся, — сказал я примирительно, — сто так сто… Нам, что жалко что ли?
— Я в снисходительности не нуждаюсь, — закипел Хаймович — А впрочем, вот вам доказательство…
И с этими словами он потянул из ножен нож, и полоснул себя по кисти. Кровь мигом окрасила руку и закапала на бетонный пол, сворачиваясь пыльными каплями. И пока мы с Федей ошарашено уставились на сдуревшего старика, он вытер правой рукой левую и поднес нам под нос, показывая свою грязную окровавленную руку с Розовой полоской свежего шрама.
— А нам голову морочил, что мутанты долго не живут.
— Кончай Федя его злить, а то он голову себе оттяпает в доказательство.
— Вот уж не дождётесь! — рассмеялся Хаймович, и обстановка разрядилась.
— Понимаю, — сказал Косой провожая взглядом руку со шрамом, — такое лекарство будет подороже автомата.
— Конечно, — это жизнь, долгая жизнь… И ради такого средства я и тащил вас на четвертый этаж. Теперь вы понимаете?
— А то!
— Вот и ладушки, а теперь давайте бодрой рысью обследуем этаж, а то боюсь, мы тут надолго застряли.
И мы затрусили дальше. Толстый два ныть перестал, и спешил за нами. Любопытство было сейчас его основным чувством, он всё силился понять, чего это мы делаем. Кабинеты мелькали перед глазами. Были там кое какие твари в колбах. Одно из них мне запомнилось. Высокая девичья грудь, да и мордашка ничего, только ноги подгуляли. Не было у неё ног, лишь толстый хвост покрытый чешуёй. Косой потыкал в неё пальцем и спросил у Хаймовича: