Окончательно убеждаюсь, что из фонограммы космической ракеты мне уже ничего «не выжать». Кроме того, что я уже передала кибернетику, удалось восстановить лишь одну небольшую фразу из пяти слов.
Ужасно не хочется идти к Рэшэду признаваться в своем бессилии. Я ведь знаю: он очень надеялся, что мне удастся восстановить еще что-нибудь. Но я не хочу больше обманывать ни себя, ни его. Я лично уже окончательно потеряла всякую надежду на успех и хочу честно признаться в этом Рэшэду. Опасаясь, что решимость может покинуть меня, не раздумывая больше, распахиваю дверь его павильона.
— А, Шэрэль! — приветливо восклицает Рэшэд. — Заходите, пожалуйста. Весь день вчера не видел вас и очень соскучился.
В другое время эти слова наполнили бы меня счастьем, но сейчас я чувствую себя такой униженной, что меня уже ничто, кажется, не сможет обрадовать.
— Пришла сообщить вам об окончательной своей капитуляции, — каким-то чужим, противным голосом говорю я, боясь взглянуть в глаза Рэшэда. — Восстановить уже ничего больше не удастся…
Я не объясняю Рэшэду, что именно восстановить, но он и сам все понимает.
— Ничего, Шэрэль, теперь это уже не так важно. Не расстраивайтесь, пожалуйста.
А меня только злят эти слова утешения. Не понимаю я разве, как могла бы пригодиться эта фонограмма, если бы я всю ее восстановила? Зачем же говорить, что теперь это уже неважно?
— Как же так?.. — хмурюсь я.
Но он торопливо перебивает меня:
— Это все равно ничего бы нам больше не дало. Вы ведь и сами знаете, что никакая электронная машина не сможет сделать точного перевода с языка, который не известен ни одному лингвисту нашей планеты.
— Все напрасно, значит… — безнадежно вздыхаю я.
— Нисколько! — оживленно восклицает Рэшэд. — Нам ведь важно было убедиться, во-первых, в том, что девушка с Эффы говорила членораздельно, осмысленно. А во-вторых, что язык, на котором она говорила, никогда не был и не мог быть ни одним из существующих или когда-либо существовавших на нашей планете. Кибернетики блестяще со всем этим справились. С бесспорной убедительностью они доказали не только реальность существования этого языка, но и высокое его развитие. Ну, а жесты, мимика и интонация нашей девушки — мы столько переволновались за нее, что, думается, имеем право называть ее нашей — все свидетельствует о том, что она к чему-то призывает обитателей Эффы.
Перед моими глазами всплывает лицо девушки с Эффы. Да, она действительно призывает, наверное, своих соотечественников к какому-нибудь подвигу. Призыв этот светится в ее глазах, в выражении подвижного лица, в порывистых жестах, слышится в интонации голоса на тех кусках фонограммы, которые удалось восстановить.