Титулярный советник слушал их умиленно и маслился. Славно! Но потом вдруг некстати промелькнула грустная дума о своих собственных детях. Есть ли они у него? Кто знает… Может, и есть где-нибудь. Жаль, семьей так и не обзавелся. Все откладывал на потом: дескать, успеется. Вот и дооткладывался.
И вдруг он подумал: а странно, что здесь, в деревне, ребячьих голосов-то вовсе не слышно! Словно одни только взрослые проживают. Из малолетнего народа только и встретилась эта девчушка с косами-бараночками. Да и та, похоже, не слишком-то избалована родительской лаской.
Сопов даже по карманам зашарил – не найдется ли чего ребенку в подарок? Не нашлось, и он раскрыл докторский саквояж. Но и там было пусто – за исключением, разумеется, обернутых в непромокаемую ткань тетрадок.
Клавдий Симеонович снова закрыл сак. Защелкнул замочки, выпрямился. И обнаружил, что старуха на печке уже не спит, а пристально наблюдает за ним.
– Што, касатик, шподобил тебя дух-то?
– Как?.. – не понял Клавдий Симеонович.
– Я ж говорю – вывел тебя дух свят прямехонько к нам на корабь. Знать, премного ты натерпелся от них, вражин ентих.
– Каких таких вражин?
– Знамо, каких: черных вранов, да зверьев кровожадных.
Некая догадка промелькнула у Клавдия Симеоновича. И потому не стал он грубить старухе (как намеревался), а вполне учтиво сказал:
– Что-то не пойму тебя, старая. О каких зверях ты толкуешь?
– Да о них же, о них, винолюбах, шластенах, табашниках! У-у, шатущая братия!
«Винолюбы – понятно, – подумал Клавдий Симеонович. – Табачники – тоже. А что это за шластуны такие? Надобно уточнить».
– Да не шластуны, а шластены! – заволновалась старуха. – Хоторые до сахара падки. И жруть его, и жруть, и жруть! Все им, иродам, мало! Ишшо и ишшо просють у князя свого, врага рода людского, не к ночи помянутого. Ох, прошти мя, Хос-споди, штарую…
«Эге! Да тут, похоже, секта, – подумал Сопов. – Потому и церкви нет. Только что ж за секта такая?»
Вопрос был далеко не праздным. Судя по всему, хозяйка приняла его тоже за неофита. Решила, будто он нарочно сюда прибежал, в поисках единомышленников.
«Нужно им подыграть, – подумал Сопов. – Главное, сразу не провалиться. А там как-нибудь выкручусь. Однако кто ж это такие, что не признают ни сахар, ни вино, ни табак? Староверы? Вряд ли. У тех на стенах картин не увидишь».
А старуха меж тем все никак не могла успокоиться. Ворчала, бормотала под нос. Ворочалась. Затем вдруг затеяла слезать с печки на пол. Свесила вниз ноги в стоптанных валенках, почесала одним о другой.
Сопов посмотрел на нее: волосы редкие, жидкие, мышиными хвостиками свисают прямо на лоб. Не иначе, маслом обильно умащивает. Лицо желтое, будто после тяжелой болезни. И взгляд нехорош – так и норовит в душе ковырнуть.