Проходим сквозь толщу стен и вместо преисподней, где в черных пещерах кипят котлы, пузырится смола и грешникам вливают в кричащие рты ложки с расплавленным оловом, мы оказываемся на пустом, очень чистом, прямоугольном дворе, посреди которого разбита нарядная клумба, пахнет ноготками, душистыми табаками и флоксами. Двор окружен ровными брусками бетонных трехэтажных строений, которые на стыках встроены в круглые кирпичные башни. По всем фасадам, словно нарисованные на клетчатой бумаге, темнеют одинаковые квадратные окна, прикрытые железными заслонками. Двор пустой, солнечный, гулкий, пахнет цветами. И вдруг из железного окна раздается негромкий звук, похожий на стон. Ему откликается другое, на противоположной стене, железное окно. Голос, бессловесный, тягучий, бабий, похож то ли длинный зевок, то ли на сдавленный вопль. Солнечный двор перекатывает эти звуки, ослабляет, выпаривает в пустоту неба. Пока вновь не прозвучит одинокий вскрик, ему отзовется урчаньем и стоном другое окно, кратко взвизгнет третье. Кажется, что ты оказался на звероферме, где в одинаковых клетках выращиваются норки. Бесшумно снуют в своих отсеках, время от времени издают тоскливый звериный вой и снова бесшумно мечутся в тесном загоне. Их убивают, хватая за ноги рукой, зачехленной в кожаную варежку. Вздергивают на воздух головой вниз, вкалывают ампулу с ядом. И потом ловкие скорняки сдирают трескучую шкурку, розовой мездрой наружу, откидывая прочь красные остромордые тушки с черными выпуклыми глазами. В опустелые клетки огнеметчик пускает пышное пламя, выжигая смрад, грязь, предсмертный ужас умертвленного зверька. Клетка слабо дымится, поджидая нового обитателя.
Идем по длинному пустынному коридору. Слева – масленые глянцевитые стены, справа – железные двери камер. Из удаленного конца коридора приближаются двое. Девушка в домашнем облачении, в мягких домашних тапках, белокурая, круглолицая, держит руки за спиной. Следом – надзирательница, в военной форме, с дубинкой, приотстав на шаг. Поравнявшись с нами, выполняют маневр, предусмотренный перемещением заключенных по тюрьме. Девушка прижимается лицом к стене, продолжая держать за спиной руки. Надзирательница, отделяя ее, пропускает нас, видимо защищая от возможного нападения. От броска, удара, который может последовать от непредсказуемого и потому опасного заключенного. Прохожу мимо, ловя косой моментальный взгляд настороженных девичьих глаз, серых, из-под золотистых бровей. Наша встреча молниеносна, случайна, больше никогда не повторится. Она, кого ведут под конвоем в комнату следователя, где станут допрашивать, выведывать, выматывать, а она, неопытная, наивно используя свои женские уловки и хитрость, будет ускользать, увиливать и спасаться, окруженная опытными и опасными недругами, – эта девушка скроется для меня навсегда в огромной, неоглядной, клубящейся жизни, столь разной для нас обоих. Но в краткую секунду, когда встретились наши зрачки, я стараюсь передать ей мое сострадание, любовь, мудрость, необильный запас моих духовных сил, чтобы они ей были подспорьем, чтобы она ими воспользовалась в свою горькую минуту.