Ольварра лизнул соль, отхлебнул из бутылочки и посмотрел на свет: трети пойла как не бывало.
Вот. Как в старые времена, подумал он с глубоким удовлетворением. В старые добрые времена, когда нелепо было помыслить, чтобы уважаемого человека в расцвете сил взяли да выбросили за просто так на помойку. На радость разным шакалам.
Разным, да не всем.
Один шакал, самый шакалистый из всех, даром, что мелкий, в его тело вонючие клыки не вонзит!
Ольварру вдруг с головой накрыла волна свирепой ярости, в которой смешалось всё: и обида, и ненависть, и злоба, и была эта ярость в данный момент обращена против одного-единственного, вполне конкретного человечка. Человечек сидел в подвале в темноте и одиночестве, в наручниках, без штанов и без часов. Не то чтобы дон Фелипе верил в какие-то идеалы, например, в благодарность человеческую, в честное слово, в воздаяние по заслугам на Страшном Суде, – нет, он, как было замечено уже неоднократно, весьма скептически относился ко всякого рода эфемерным индефинициям, проще говоря, ни в грош не ставил никакие челодвижения, не имеющие в основе своей страха или корысти, а лучше и того, и другого одновременно. И поэтому мерзавца следовало покарать, и покарать прилюдно.
Он нажал кнопку слева под стеклом, отделяющим его от водителя и охранника на переднем сиденье.
– Онесимо! – позвал он шофёра.
– Да, хефе, – отозвался тот.
– Где мы?
– Подъезжаем к Маньяна-сити, хефе. Через пару минут будет Тепоцотлан.
Завтра и покараю, подумал Ольварра и сделал ещё глоток. Никуда он не денется, скорпионье отродье. Закопаю в долине.
– Въезжаем в Маньяна-сити, – доложил Онесимо. – Куда дальше, хефе?
Куда куда… Фелипе выглянул в окно. Вдоль дороги, пока ещё малоосвещённой, тянулись какие-то стены, пакгаузы, решётки… Куда куда…
– Прямо, болван, куда ещё!..
На них надвигалось залитое электричеством нутро огромного города, который Ольварра, надо сказать, не жаловал, и старался без крайней нужды в нём не появляться. Прибавилось автомобилей на дороге. Пакгаузы кончились, потянулась бесконечная вереница зданий со светящимися окнами.
Затылок водителя излучал обиду.
Что это я бросаюсь на людей, одёрнул себя Фелипе. Вот он возьмёт да поедет прямо, всё прямо и прямо, прямо и прямо…
Неправильно это. Парень двести с лишним миль за рулём, а я ругаю его болваном. Он устал, хочет перекусить, размять ноги…
– Онесимо, сынок, – сказал хефе, не замечая, что язык его изрядно заплетается. – Останови-ка возле вон того бара.
Зайду и я перекушу, решил Фелипе. А что? Пенсионер я или не пенсионер?.. Самое время начать ходить по кабакам. Тем более что я сильно проголодался. Как в молодые годы.