Я счастлив был тебе послужить,
Но ныне должен жизни лишить
Тебя, чтоб свой народ защитить.
И ныне я клянусь всем святым —
Твой адский план да будет казним.
Вовек не сбыться мечтам твоим,
Чтоб стали Зло и Добро — одним.
И вот зову я тебя на бой.
В последний раз я сойдусь с тобой.
Я не окончу свой путь земной —
Рассеет Зло твое луч дневной.
Когда он кончил заклинание, в соборе стало темно. Сквозь открытую дверь в конце нефа было видно, что небо тоже потемнело, хотя время было не позднее.
Карисса тяжело вздохнула — она уже все поняла, ибо ждала и боялась этого испытания, но выхода уже не было. Ее пальцы вновь начали двигаться в ответном заклинании.
Я не слыхала смелей хвастовства,
Но мне не страшны пустые слова.
Угрозы легки, а вот мощь какова?
И я готова твой вызов принять.
Мы будем насмерть с тобой стоять.
О силе моей ты должен бы знать.
А когда наш легкий фарс завершим,
Брионов сын, ты падешь недвижим.
И я буду править краем твоим.
Когда были произнесены последние слова, над двумя половинками круга внезапно вспыхнуло красное и синее свечение, образовав над каждым из них отчетливые полусферы. Красное и синее, сойдясь, столкнулись, слились в стену фиолетового пламени, взметнувшуюся в темноте, — единственными источниками света в соборе оставались свечи и лампады.
Каждый из противников занял свое место; теперь оба врага знали слабости друг друга, и некоторое время огненная стена перемещалась от одного к другому, но никто не уступал, не подпускал ее ближе. Но затем стена фиолетового пламени двинулась в сторону герцогини.
Полусфера медленно стала окрашиваться в малиновый цвет, освобождаясь от голубизны, и черты Кариссы исказил ужас. Смертельная стена медленно надвигалась, и она из последних сил старалась остановить ее, пыталась снова наполнить своим цветом. Глаза Кариссы расширились — все усилия были тщетны, она больше не могла ничего и безвольно уронила руки. В следующее мгновение малиновое пламя поглотило ее, и собор огласился долгим предсмертным криком, полным ужаса. Этот вопль затихал по мере того, как исчезала противница Келсона.
Когда от нее не осталось и следа, пропало и малиновое свечение — только мальчик в сверкающих белоснежных одеждах стоял на плите отринутого святого, слишком изумленный своей победой, чтобы слышать приветственные крики тех, кто наблюдал за боем, тех, кто верил в него.
Снаружи стало светлее, облака рассеивались.
Услышав крики, Морган открыл глаза и, сняв ладонь с плеча, улыбнулся, увидев, что рана зажила. Дункан помог Моргану встать на ноги, тот подошел к Келсону, все еще не пришедшему в себя, и коснулся его плеча.