– Полагаю, – сказал он, – что нам следует несколько приободриться. Давайте-ка пообедаем в отеле и затем отправимся на собрание.
Я вытерла слезы.
– Как вам угодно, Дэвид. Обещайте мне одну вещь.
– Я знаю, о чем вы просите. Мне не следует ни в чем обвинять Клода.
– Я прошу у вас слишком многого?
– Нет, вовсе нет.
– И поклянитесь, что примете место, которое вам предлагают.
– Вот мое слово. Теперь я хочу, чтобы вы мне кое-что пообещали.
– О, Дэвид, единственное, чего я хочу, – пережить все это. Если это продлится дольше, я сойду с ума. Я здесь с вами, в ваших объятиях, зная, что это в последний раз. Пожалуйста, отвезите меня в отель, где много людей, чтобы я могла держать себя в руках.
– Я прошу об обещании, – настаивал он.
– Что бы это ни было – да. Я сделаю все, что вы скажете, за исключением отказа от брака с Уолтером.
– Дело о моем восстановлении основано на факте, что совет директоров не может ни в чем отказать Клоду, так как без его финансовой помощи Французская опера не в состоянии существовать. Это верно?
– Куда уж вернее.
– Если поддержка Клода больше не потребуется, сможет ли совет вести свои дела, пренебрегая всякими приказами Клода?
– Без сомнения. К чему вы клоните?
– Если мы нанесем поражение Клоду и он перестанет держать дубинку над нашими головами, вы выйдете завтра за меня?
– Я бы вышла за вас сию секунду. О чем вы, милый? Что произошло?
– Несколько необычное обстоятельство. До сих пор Клод держал наше счастье в своем кулаке. Делаешь, что он говорит, – и конец нашим печалям. Не повинуешься – и он, сжимая кулак, давит нас. Ну, а теперь наше счастье уже не в его руках.
– О чем вы? – Во мне начала просыпаться надежда, хотя для нее не было оснований, кроме доверия к Дэвиду.
– Бог с ним, с обедом. Едем во Французскую оперу и подождем начала собрания. Хочу впитать в себя часть славы этого оперного театра, ибо сделаю его еще более знаменитым и процветающим. Я знаю, что мне это по силам.
– Мне хотелось бы услышать от вас…
Он прервал меня поцелуем.
– Когда вы рядом, для меня нет невозможного. Я хотел бы задать всего один вопрос, причем до начала собрания.
В театре было прохладно и уютно. Мы спустились к центральному проходу между рядами; Дэвид мурлыкал отрывок из увертюры. Мы постояли у переднего ряда кресел, глядя в оркестровую яму на место, с которого он будет управлять оркестром. Я не только видела, как он взволнован, но это волнение – и надежда – передались моему сердцу. Я раз десять пробовала добиться от него, что за тайну он хранит, но он весело отказывался ее поведать, и мне пришлось смириться.