— Позвольте представить вам мою жену, — сказал Карлтон.
Я вздрогнула от труднообъяснимого отвращения. Мне было известно, что он женат. Что там говорил о ней Эдвин? Оба они живут по-своему, и обоих это устраивает.
— Мадам, — обратился Карлтон к своей жене, — позвольте представить вам мою новую родственницу.
— Я уже слышала о вас, — сказала Барбари Эверсли. — Говорят, у вас чудесный сын.
Мне показалось, что она бросила мстительный взгляд на Карлтона, как будто знала, что рождение моего сына положило конец всем его надеждам, и это доставляло ей удовольствие.
— Я тоже слышала о вас, — ответила я. — Вы часто бываете в Эверсли-корте?
— Редко, — сказала она, — зато, я полагаю, там часто бывает мой муж.
Она внимательно смотрела на меня, словно изучая каждую деталь моей внешности. Мне стало не по себе, но, к моему облегчению, в это время затрубили трубы, возвещая о приближении короля.
Барбари пришпорила кобылу и подъехала поближе к Карлтону.
Во главе процессии ехало триста человек свиты, пажей в серебряных камзолах; вслед за ними — двенадцать сотен всадников в бархатных камзолах, а за ними — пехота в темно-красных мундирах. Везде виднелась яркая военная форма: солдаты в желтом с затканными серебром рукавами и в ярко-зеленых шарфах, всадники в синих мундирах с серебряными шнурами, а за ними — члены городской управы в черных бархатных камзолах, украшенных цепями.
Когда они проехали, настал главный момент: в окружении двух своих братьев появился стройный темноволосый мужчина, и, как только он показался, из тысяч глоток вырвались крики: «Боже, храни короля!», «Да здравствует Его Величество!» Подданные были в него влюблены. Он обладал обаянием, которого нельзя было отрицать. То, что он счастлив вернуться домой, было совершенно очевидно. Вряд ли нашелся бы в многотысячной толпе хотя бы один человек, который не считал бы, что сегодня именно тот день, которого он ожидал все эти угрюмые годы пуританского правления.
Тридцатый день рождения короля! Далеко не юн, но все же достаточно молод. Он был высоким, очень высоким, и возвышался над своими спутниками; некоторым его темное, возможно даже мрачное, лицо могло бы показаться некрасивым, но все же никто не мог отказать ему в своеобразной притягательности. Если бы сейчас хоть кто-то из этой гигантской толпы попытался поднять голос против доброго короля Карла, его немедленно вздернули бы на ближайшем дереве. Во всех церквах звонили в колокола; люди расстилали на мостовой ковры; девушки и женщины, высовываясь из окон, забрасывали проезжавшего короля цветами. Трубили трубы, играла музыка, на ветру развевались знамена. Никогда народ столь наглядно не демонстрировал монарху свою верность, а поскольку он вернулся домой, не пролив ни единой капли крови, чтобы занять по праву принадлежащий ему трон, его любили еще больше.