Вот Мишка волнуется, примут ли его в гимназию – приближается пора собеседований. Мне, непосвященному, было объяснено, что гимназия – это как школа, но круче. Там больше уроков, с первого класса детей шпигуют английским, а с пятого и французским и вообще всячески развивают… Короче, серьезно подытожил Мишка, сложнее, но интереснее.
Мы с Верой уверяем мальца, что примут: для своих семи он читает бегло, с выражением и удивительно обдуманно. Иногда такой вопросик подбросит, – взрослый дядя, озадаченно чешу в затылке. К тому же считает до ста и дальше, решает задачки в пределах двадцати. Вера еще с ним и по-английски что-то бормочет… Короче, мне должно быть стыдно. Но я горд. Дети и должны быть умнее своих родителей. А если мне кто-нибудь заикнется, что Мишка унаследовал способности от американского гения Славика, не задумываясь, разобью физиономию…
– Ма-ам, а если я поступлю в гимназию, вы возьмете мне котенка? – канючит Мишка.
Обычно дети мечтают о собаках. Сам знаю: пятнадцать лет жил у нас неизвестной породы зверь. Покупали на «птичке» как спаниеля. Но спаниель вырос с добрую овчарку, причем уши остались по-щенячьи куцыми и вислыми, зато хвост вытянулся на полметра и повис веревкой. При этом дворянин носил нежное имя Пуся.
Но Мишка после того памятного вечера собак недолюбливает и побаивается. Ему нравятся кошки. Вера же не жалует ни тех ни других.
– Еще придумал, – ворчит она. – Котенка! Вырастет, будет орать, обои драть, гулять проситься. А шерсть, а запах! Вот приходи ко мне в сад, играй с Чубайсом. А дома кот совсем ни к чему.
Мишка обиженно дуется.
– Хочешь, черепаху возьмем? – предлагаю я.
– Не хочу. Она неинтересная. У нее панцирь – не погладишь.
– Тогда хомяков.
– Я их не люблю. Они кусаются, – дуется Мишка.
– Будешь мучить – кто угодно укусит, – ворчит Вера.
– Кого я мучил?!
– А на Бобике кто в саду катался?
– На нем все катались! – запальчиво возражает Мишка. – Ему нравится.
– «Нравится…» Сломаете собаке хребет.
– Не сломаем. Он крепкий.
В конце концов приходим к компромиссу в образе морской свинки. Мы видели их в зоомагазине. Симпатичные, пушистые, обои не дерут, не кусаются, и выгуливать не надо. Девушка-продавец даже поймала нам одну и дала подержать.
– Хорошенькая какая! – умиленно восклицает Мишка. – Как ты думаешь, если я назову ее Наташка в честь Прянниковой, она обрадуется?
– Кто? Свинка?
– Наташка.
– Думаю, – говорю я дипломатично, – лучше поискать более свинское имя.
И страшный день наступает. Намарафечен-ный, необычайно сосредоточенный и притихший Мишка исчезает за дверью. Мы с Верой ждем снаружи, утонув в кожаных креслах, в тени живых пальм в огромных горшках, и сами волнуемся, как абитуриенты перед первым экзаменом.