Виктор Степаныч и Анатолий встречают меня как генерала, разве «Ура!» не кричат. Приятно, черт возьми. Рассказывают последние сплетни: кто, где, когда и с кем.
– Помнишь девицу, которую «ауди» сбила?
– Ну… – Я ощущаю, как пересохло во рту, и сержусь на себя. Моей вины здесь нет. А майор Кирилл Смирнов сам в состоянии о себе позаботиться.
– Так вот, – перебивая друг друга, огрызаясь и по ходу припоминая детали, продолжают тараторить коллеги. – Девчонка, кстати, хорошая оказалась. Покладистая, невредная. Лежит, глазищами вращает. Спросишь: «Ну, как ты, Ксюша?» Она улыбнется: «Ничаво, Виктор Сте-паныч, спасибо». Другие орут, ноют, стонут, ругаются… Сам знаешь. Но мы ж неграждан России бесплатно не лечим, а, деньжат у нее с гулькин нос оказалось. Главный и стал бухтеть, мол, нечего. Пусть отправляется в Хохляндию. «Как, – говорим, – она ж неходячая». Главный: «Мне до лампочки». Ему как шлея под хвост попадет – сам знаешь. «Отвезем, – говорит, – по месту временной регистрации, пусть ее клиенты с ней возятся». Уже документы к выписке подготовили, карету подали. И вдруг приползает главный и говорит вежливо так: «Все отменить. Девушку в отдельную палату перевести. Лечить как положено, по полной программе». Заплатил за нее кто-то. И немало.
– Товарки по ремеслу?
– В том-то и соль, что нет. Какой-то анонимный благодетель. Она сама в догадках теряется. Решила, что кто-то из клиентов. К нам же раз в неделю батюшка ходит. Так Ксюха теперь всякий раз меценату своему «за здравие» пишет. Мы прикалываемся: «Дойдет без именито?» А она: «Бог не чиновник. Он все видит и слышит. И границ для него не существует. Он мудрый и добрый. А все зло на земле от человеческой глупости и жадности». Во как.
– Дура она. – Я чувствую, как что-то тоскливо сжимается в груди. – Тоже мне – философия обочины. А вдруг это тот, что ее сбил, денег дал?.
– Так его ж и не искали.
– Он сам мог найти.
– Скажешь тоже! – с апломбом возражает Анатолий. – Совесть пробудилась? Да он небось и не заметил, что человека покалечил. Мы же для этих крутых – насекомые. Микробы! Десяток раздавят – и глазом не моргнут.
– Нет, я лично в раскаяние верю, – задумчиво произносит Степаныч. – Сам видел много раз. Но… обычно перед смертью. Атеисты, коммунисты ортодоксальные вдруг креститься начинали, священника требовали… Почему? Кто его знает… Сами когда-нибудь поймем. Но чем позже, тем лучше. – И на круглом румяном лице его вновь появляется обычная, от уха до уха, добродушная, слегка циничная улыбка.
Едем аккурат по центру. Справа маячит до боли знакомый переулок, разрисованная пышной зеленью, кусками пирогов и пластиковыми стаканчиками витрина, освещаемая перегоревшей посередке надписью: «Фантаста…екая пицца».