Я отхожу от окна. Меня угнетает этот пьяный бред. Но, зная дурной нрав друга, решаю с ним не спорить. Как бы хуже не вышло. А так – сам уймется. Я хочу уйти, но не могу. Не могу оставить его сейчас в этом странном состоянии почти буйного помешательства, как не мог когда-то бросить Дениса… И пока я лихорадочно размышляю, как образумить Кирилла, вдруг слышу сквозь его злобное бормотание тихий щелчок…
– А вот сейчас я говорю: «Есть».
– Что «есть»?
– Попал, – спокойно констатирует Кирилл, обернувшись. – А ты думал – промахнусь?
– Ты чё, – шепчу я, преодолевая нежданную ватность ног, подползаю к окну. Внизу образовывается копошащаяся кучка.
– Вот такими они и видят нас сверху. Те, кто заказывает музыку войны. Ничего, я и до них доберусь. Я им не Сашка… Он хотел сказать правду? Я ее покажу!
– Что ты наделал? – Я хочу крикнуть, но голос куда-то подевался. Остался лишь свистящий шепот. – Сию минуту закрой окно, отойди…
– Да пошел ты! – Он отталкивает меня. Я цепляюсь за него, впервые в полной мере осознав смысл выражения «не на жизнь, а на смерть». Он бьет меня прикладом в лицо, и я, потеряв равновесие, сваливаюсь вниз, увлекая за собой столик. На голову осыпается битое стекло. Я вижу, как Кирилл снова спускает курок…
Человеческий муравейник рассыпается в разные стороны. Теперь – это паника. Люди бегут, давя друг друга.
– Дерьмо! – орет Кирилл. – Вы все – тупое стадо, достойное своих пастухов! Потому и живем в таком дерьме! Ненавижу! Вы все сдохнете, сдохнете!
Я бью его пепельницей по затылку, вырываю снайперку. Он падает в кресло, продолжая выкрикивать ругательства, безумно вращая глазами, брызгая слюной. Внизу раздается истошный вой милицейских сирен. Люди показывают на наше окно.
– Что теперь делать-то? – ору я. – Куда это?!
Снайперка пляшет в моих руках.
– Глупые твари… – не обращая на меня ни малейшего внимания, продолжает проповедь Кирилл. – Вас ведут на бойню, а вы радуетесь этому, хлопаете в ладоши и распеваете гимны… Вот она, ваша свобода…
– Заткнись! – прошу я. – Помоги мне, это нужно спрятать!
В дверь звонят. Сперва коротко, затем сильнее.
Кирилл вздрагивает, замолкает, взгляд его становится более осмысленным. Он тянется к бару, достает новую бутылку и, распечатав, отхлебывает из горлышка. И я в ужасе понимаю: мой друг спятил. Окончательно и бесповоротно.
Я стаскиваю рубашку, затираю отпечатки, мечусь по всей квартире в поисках места, куда можно засунуть эту штуковину. Наконец, решаю выбросить ее в окно, выходящее на другую сторону. Лучше бы я пошел в «Макдо-налдс»! Я обожаю «Макдоналдс»! Я тяну раму, она не поддается. Ну, давай же,