— Да, но вчера он прибежал домой и сообщил мне, что собаки идут по улице под раскрытыми зонтиками.
— Ну и что? — удивился врач. — Разве вы не помните, какой вчера был ливень?»
Ступорс очень внимательно выслушал анекдот, но даже не улыбнулся. Казалось, он пытался отыскать в этой бородатой шутке решение какой-то трудной и серьёзной задачи.
— Вам тут легко смеяться, — проскрипел он, с завистью глядя на лучезарно улыбающегося Одингота, — а на меня тут одно глупое дело повесили.
— О-о! — обрадовался Одингот. — Обожаю глупые дела! Это последнее прибежище профессионалов. Ну-ка рассказывайте!
— Да всё очень просто, — вздохнул Ступорс, — и в то же время загадочно. Недалеко отсюда, на улице Опавших листьев живет один полубезумный поэт Мандель Штамп. Как нам удалось выяснить, три дня назад он отнес свою новую «гениальную» поэму «Настоящер» в редакцию солидного литературного журнала. Какой-то там сотрудник редакции бегло просмотрел «шедевр» и сказал, что журналу «это» не подходит. Разъяренный поэт удалился, держа под мышкой поэму. После этого он засел в своей «мастерской» — это такая маленькая квартирка, в которой он творит или приходит в себя после отказа в очередной редакции. И надо же было так случиться, что вчера тот самый литератор, который отверг «Настоящера», проходил под окнами Штампа. Обрадованный «гений» высунулся из окна второго этажа и плеснул на лысину обидчика кипятком, который у него случайно в этот момент оказался под рукой.
— И попал? — нахмурился Одингот.
— Нет, промахнулся, но немного ошпарил руку критика. Взглянув вверх, бедняга увидел злорадную физиономию поэта, который уже закрывал окно. Мгновенно все поняв, он ринулся наверх и через две секунды ломился в дверь безумца. Тот, конечно, не открывал, но, к счастью, по улице как раз проходил сержант Гризли из нашего участка. Услышав шум он поднялся по лестнице и вдвоем с пострадавшим они заставили-таки Манделя открыть дверь. Как ни странно, тот был спокоен и на все обвинения только загадочно улыбался, а затем и вовсе сказал, что он тут ни причем и что у него, дескать, есть алиби.
— То есть, — не понял Одингот, — какое еще алиби в такой ситуации?
— Этот самый Штамп заявил, что его каморка абсолютно пуста и он никак не мог вскипятить воду в имеющихся условиях. И действительно, вся его квартирка — это одна голая комната, в которой есть только газовая горелка и умывальник. Никакой мебели и посуды. Лишь на полу циновка и стопка листов с текстом злополучной поэмы, да шариковая ручка. Так что ему не только не в чем вскипятить воду, но даже некуда ее налить. Пришлось отпустить поэта, хотя обожженный критик рвал и метал от ярости. И дело, стало быть, не закрыто.