Управление фуд-полис, или по-русски — продполиции, помещалось в первых двух этажах двадцатиэтажного здания, вытянувшегося по всему кварталу, дощечка на углу которого извещала, что это Четырнадцатый блок американского сектора. То был действительно блок, гигантский металлостеклянный куб, живой только в первых двух этажах и мертвый в остальных восемнадцати, где лежала многолетняя пыль и жили привидения, если их догадались синтезировать наши «всадники ниоткуда». Мимо неподвижных постовых меня провели во второй этаж, в большую светлую комнату, нечто вроде спортивного зала с тиром и гимнастическими приборами, с плоскими матами на полу и скамьями по стенам. За единственным столом с голой пластмассовой крышкой сидело трое, судя по нашивкам, высших полицейских чинов. Мой спутник, стараясь ступать как можно бесшумнее, подвел меня к столу и так же бесшумно исчез, оставив меня наедине с ареопагом экзаменаторов. Только стул, за спинку которого я невольно схватился, отделял меня от моей судьбы в лице трех безликих судей. Я говорю — безликих, потому что все они были на одно лицо; одинаково сухи, морщинисты и выбриты до припудренной синевы на запавших щеках. Именно те стражи, коим и надлежит встречать грешников у врат Дантова ада.
— Мсье Ано? — спросил меня по-французски страж в центре. — Будем говорить на вашем родном языке?
— Предпочитаю английский, мсье.
— Садитесь.
Я сел.
Он нажал кнопку, одну из нескольких, еле заметных на крышке стола, и в дверях возник мой конвоир.
— Пригласите тренинг-экспертов, — сказал старший экзаменатор (я мысленно называл его старшим, судя по занимаемому им центральному месту).
Конвоир исчез и впустил троих парней, голых по пояс, в серых тренировочных брюках. В наиболее крупном и мускулистом я узнал Шнелля. Он тоже меня узнал, но только глаза его усмехнулись — лицо оставалось каменным.
— Вы занимались гимнастикой? — спросил меня старший экзаменатор и, не дожидаясь ответа, добавил: — Попробуйте турник и коня.
Я несколько раз подтянулся на турнике и сделал пять-шесть махов на коне. Махи получились менее неуклюжими, чем эксперимент на перекладине.
— Три, — сказал Шнелль.
— Четыре, — в один голос откликнулись его спутники.
Судьи пошептались и что-то занесли в свои рапортички.
— Наденьте ему перчатки, Оливье, — сказал экзаменатор слева.
— Разрешите мне, — шагнул вперед Шнелль.
— Вы тяжелее его, Шнелль, — возразил экзаменатор, — Оливье подойдет лучше.
Оливье — голубоглазый блондин моих лет — ловко надел мне боксерские перчатки (интересно, «облака» ли их смоделировали или проявил самодеятельность какой-нибудь легковес или тяжеловес с незаблокированной профессиональной памятью) и подлез под канат. Ринг был рядом, с тремя туго натянутыми канатами на белых столбах.