— Привет, Тони.
Заметив Говарда, он протянул ему руку:
— Рад вас видеть, мистер Говингер. Знаете ли, один из наших ребят отправился в вашу фирму в прошлом месяце, и я ему говорю: «Я знаю там юрисконсульта, который может быть тебе полезен». Может, вы с ним еще познакомитесь. Отличный парень, зовут его… погодите, это же была другая фирма. «Юнион Карбайд».
— Это непринципиально, — сказал Говард. Воспаленные глаза Тони снова уставились на Эмили. Казалось, он пытается ей что-то сказать, но не находит слов.
— Знаешь ли, — он поднес к темени вытянутую ладонь, — только вперед. Не оглядываться. — Он вскинул ладонь вверх. — Только вперед!
— Правильно, Тони, — согласилась она.
Началась траурная церемония, и заводские рабочие вместе с аспирантами отступили на почтительное расстояние. Питер, чье лицо если и выражало какие-то эмоции, то разве что озабоченность, подвел отца к краю могилы и крепко держал его за руку, словно опасаясь, как бы тот не свалился в яму. Когда зазвучали высокие слова из уст священника, нижняя челюсть у Тони отвисла и на губах задрожала слюна.
— Прах к праху, земля к земле. — С этими словами священник высыпал горсть земли на крышку гроба, что символизировало обряд погребения.
Но вот церемония закончилась, и все побрели с кладбища. Передав отца с рук на руки его сослуживцам, Питер присоединился к Эмили и Говарду.
— Вы ведь зайдете к нам ненадолго? — полуутвердительно спросил он. — Мы поедем на моей машине.
Хотя его пальцы немного дрожали, когда он включал зажигание и потом, когда его руки лежали на руле, судя по всему, он полностью владел собой.
— Эти молодые ребята тоже семинаристы, — объяснил он. — Я не просил их приехать. Они как-то узнали и сделали это по собственному почину. Я не перестаю удивляться человеческой доброте.
— Мм… — отозвалась Эмили. Она хотела спросить: «Как она умерла?» — но вместо этого уставилась в окно, за которым проплывали ярко освещенные супермаркеты и бензозаправочные. — Питер, — обратилась она к нему через какое-то время. — А как поживает твой дедушка?
— У него все хорошо, тетя Эмми. Он хотел сегодня приехать, но потом посчитал, что ему будет тяжеловато. Он ведь живет в доме для престарелых.
Старый дом выглядел еще более мрачным и отталкивающим, чем он запомнился Эмили. Дверь открыл один из приемных детей Тони-младшего, прыснул и убежал в затхлую гостиную. Взрослые сидели за обеденным столом, уставленным бутербродами и бутылками пива и содовой. Было шумно.
— …и этот тип, — говорил один из заводских рабочих, от души хлопая Тони по плечу, — поймав одного жалкого иглобрюха, устроил такую шумиху по этому поводу, что чуть лодку не перевернул.