— Эмили?
— Мм?
Полуулыбка на лице этого сорокатрехлетнего мужчины на мгновение превратила его в беспомощного ребенка.
— Ты меня еще любишь?
— Ну разумеется, — ответила она и сняла с вешалки дождевик.
В конце весеннего семестра он объявил, что книга, в сущности, закончена. Но в его словах не звучали триумфаторские или хотя бы счастливые нотки.
— Понимаешь, я еще не готов отослать рукопись в издательство, — объяснил он. — Важная часть работы, я считаю, сделана, однако кое-что надо подсократить, кое-что подправить. Я думаю, будет правильно подержать стихи до сентября и за лето довести их до кондиции.
— Что ж, — одобрила она, — у тебя впереди целых три месяца без студентов.
— Вот именно. Только я не хочу оставаться здесь. Жара несусветная, все разъедутся. А знаешь, сколько у нас денег в банке? На эти деньги мы можем куда-нибудь махнуть.
В голове у нее промелькнули две картинки: морской прибой, разбивающийся о скалы, белый песок, словом, Восточное или Западное побережье, и горная гряда в облаках, красных от закатного солнца. Интересно, любовь на пляже или в горах будет покруче, чем под айовским дубом?
— И куда же ты хочешь махнуть? — спросила она.
— К этому я и веду, детка. — То, как он на нее посмотрел, напомнило ей отца в рождественское утро, когда они с Сарой в нетерпении разрывали красивую оберточную бумагу на подарках, и под ней обнаруживалось именно то, чего они так жаждали. — Как ты насчет Европы?
Они летели гораздо быстрее, чем крутилась Земля, и в аэропорт Хитроу вывалились из самолета в семь утра очумелые, шатающиеся, с воспаленными красными глазами от недосыпа. По пути в Лондон смотреть было особенно не на что — все равно что ехать из Сент-Чарльза в Нью-Йорк, — а в дешевой гостинице, рекомендованной им турагентством, они увидели множество таких же усталых и сбитых с толку туристов.
Джек Фландерс жил в Лондоне вместе с женой вскоре после войны, и сейчас он то и дело повторял, как сильно здесь все переменилось.
— Город весь американизировался. Мы в этом повсюду легко убедимся. — Исключение, кажется, он делал только для метро. — Ты сама увидишь, насколько оно лучше нью-йоркской подземки.
Он привез ее в «свой район» — туда, где Фулем-роуд рассекает Южный Кенсингтон и Челси. Бармен в старом пабе его не узнал, и только после того, как Джек обратился к нему по имени и они обменялись рукопожатием, бармен разулыбался, но по тому, как он отводил глаза в сторону, было ясно, что это радушие показное.
— Я слишком стар, чтобы обращать внимание на то, узнал ли меня какой-то придурочный бармен, — заметил Джек, пока они пили теплое пиво за угловым столиком, подальше от посетителей, игравших в дартс. — И вообще, терпеть не могу американцев, приезжающих домой с пошлыми рассказами о прелестных английских пабах. Пошли отсюда.