— После своей пресс-конференции, всего на пару минут. Он обратился ко мне «Пуки» и чмокнул в щечку. Такой весь из себя статный, и улыбка у него чудесная. Есть в нем этакий… шик. Подумать только! Самый молодой президент за всю историю Америки.
Эмили тщательно подбирала слова, прежде чем задать следующий вопрос:
— Пуки, тебя сны по ночам не беспокоят? Старушка заморгала:
— Сны, ну да, конечно. — В ее глазах промелькнул испуг. — Время от времени я вижу плохие, очень плохие сны про всякие ужасы, но потом… — Напряжение на лице вдруг куда-то исчезло. — Потом я просыпаюсь, и снова все замечательно…
На обратном пути, миновав приоткрытые двери палат, откуда долетали голоса с больничных коек и из инвалидных кресел, — порой мелькала голова этакой мумии, — она разыскала медицинский пост, за которым две молодушки с толстыми икрами, попивая кофе, смотрели журналы.
— Прошу прощения. Я дочь миссис Граймз из палаты два-эф.
Одна из медсестер оторвалась от страницы:
— А, так вы, значит, миссис Кеннеди.
Другая с напускной улыбочкой — дескать, это мы так шутим — попросила у нее автограф.
— Я как раз хотела спросить. Это с ней постоянно происходит?
— Нет, но случается.
— А ее врач-то знает?
— Это вы у него спросите. Он здесь бывает утром по вторникам и пятницам.
— Ясно, — сказала Эмили. — А как вы считаете, лучше ей подыгрывать или попытаться?..
— От этого ничего не изменится. Я бы на вашем месте особенно не волновалась, миссис…
— Граймз. Я не замужем.
Эта мания длилась недолго. На протяжении зимы Пуки в основном отдавала себе отчет в том, кто она такая, а вот ее речь становилась все менее членораздельной. Она самостоятельно садилась в инвалидное кресло и даже расхаживала по палате, хотя при этом как-то раз обмочилась. К весне она впала в депрессию и заговаривала, только чтобы пожаловаться на ухудшающееся зрение, или на отсутствие внимания со стороны медсестер, или на нехватку сигарет. Однажды она потребовала принести ей губную помаду и зеркальце и, поизучав свою хмурую физиономию, нарисовала на зеркальной поверхности алый рот.
В тот год в рекламном агентстве «Болдуин» Эмили повысили до завотделом по авторским правам. Ханна Болдуин, подтянутая и энергичная «девушка» пятидесяти с лишним лет, любившая всем напоминать, что в Нью-Йорке всего три агентства с женщиной во главе, как-то сказала ей, что в этом бизнесе ее ждет хорошее будущее. «Мы любим тебя, Эмили», — повторяла она неоднократно, и Эмили отвечала ей взаимностью. Не любовью, конечно, — настоящей любви там не было ни с той, ни с другой стороны, — скорее, взаимное уважение и удовлетворение от общего дела. Ей эта работа нравилась.