Конечно, он многое дал мне, но было и то, что отнял. В частности, одежду. Он сам снабжал меня тканями со склада, чтобы я училась шить платья. Как ненавидела я эти тошнотворные серые и коричневые робы, которые он от меня требовал – и никаких кружев или украшений, чтобы хоть как-то оживить их! До чего же уродливы были шляпки – на такую не позарился бы ни один посетитель. Он покупал их где-то подешевле, вместе с ботинками. Никогда я не прощу ему эти платья, эти мрачные старушечьи платки.
– Ты не леди, – внушал он мне, – и нечего с них обезьянничать.
Возможно, поэтому я с таким трепетом относилась к платью из зеленой шотландки, которое отец купил мне перед самым отъездом; кстати, это был его первый и последний подарок. Наверное, когда Элиу умер, отцу впервые пришло в голову, что я уже женщина, а не часть магазинного имущества.
В своем завещании Элиу отписал мне несколько книг – это более походило на жестокую насмешку, призванную напомнить мне, кто я такая. Но я все же сохранила одну из них – ту самую, что теперь лежит в «Арсенале старателя».
Может быть, мне приятнее было получить от Элиу хоть насмешку, чем вообще ничего.
– Я думал, он оставит Тебе немного денег, – ворчал Джордж.
Он был большим мастером тратить чужое добро. Я только пожала плечами. Лично я и не ожидала, что Элиу оставит мне деньги. Он ценил их больше всего на свете и ни за что не стал бы растрачивать на людей, не связанных с ним кровным родством. Поэтому он все завещал своему племяннику, которого не видел много лет.
Но в конце концов можно считать, что старик оставил мне лучшее наследство, какое только мог – жестокий урок жизни, осознание того, что я должна добиваться всего сама, не надеясь ни на чью поддержку, а только на собственную энергию и ум. В какой-то степени благодаря ему я стала тверже и сильнее, а может быть, он понимал, что это лучшее, что он мог для меня сделать.
Наверное, именно поэтому меня так тянуло к Розе – она была полной моей противоположностью. Ее путь к успеху и достатку обещал быть ровным и гладким, как кожа на ее прекрасном лице. Кроме того, она унаследовала от матери удивительную щедрость, из-за которой я готова была простить ей ее несносные детские капризы. Вчера она без разговоров пустила меня к себе в палатку и поделилась со мной туалетными принадлежностями, а сегодня она готова была признать меня чуть ли не членом семьи. Вероятно, когда человек очень уверен в себе, ему незнакомо чувство ревности, так как он не допускает и мысли, что найдется кто-нибудь, кто мог бы с ним соперничать. Я знала, что очень скоро она начнет помыкать мной так же, как она помыкает братьями и отцом. Но я уже заранее представляла, что мне будет только приятно что-нибудь для нее сделать. Для меня это было началом любви.