— Пока Тетросян не приехал, я вам расскажу, что это за человек, заговорил он торопливо. — Сам не расскажет, стеснительный, но вы должны знать, вам это интересно.
Я смотрел и не понимал, чего интересного в этих камнях и почему мне непременно нужно знать о них. С меня было довольно, что Тетросян — отец Ануш, и единственное, о чем я мечтал говорить дорогой, так это о ней, и только о ней.
— Нет, нет, вы смотрите внимательнее. Вот Солнце, вот Луна, планеты, видимые простым глазом. А это созвездия. Звездная карта, не правда ли? Он отступил, сделав паузу, как фокусник, желающий еще больше удивить зрителей, и добавил: — А создана эта звездная карта во втором тысячелетии до нашей эры. А нашел ее Тетросян…
Я не мог не удивиться. Судьба явно раскидывала передо мной таинственные сети былого.
— Конечно, интересно, — обрадовался Алазян. — Это удивительный человек. Все отпуска, все свое свободное время он проводит в горах, собирает наскальные рисунки.
— Как собирает?
— Армения — страна камня. За тысячелетия народ населил ее искусно вырезанными стелами, вишапами, хачкарами, петроглифическими монолитами. Тетросян ходит по горам, ищет на камнях следы прошлого, срисовывает силуэты, контуры, знаки, высеченные на камнях, делает замеры, фиксирует находки. Он ведь архитектор, художник…
— А, хобби, — догадался я. Каких только хобби не бывает! Как бы ни чудил человек, скажи «хобби», и все понимают — в здравом уме.
Алазян поморщился.
— Хобби — от нечего делать. Это когда человек придумывает себе занятие, собирает винные этикетки, шнурки от ботинок, всякое такое никому не нужное.
— Почему же, — возразил я, — собирают и нужное.
— Собирать нужное значит омертвлять его, наносить вред обществу.
— Хобби — не только собирательство.
— Чехов был врач, а писательство что для него — хобби? Когда человек занимается чем-то важным, помимо своего дела, это не просто увлечение. Часто это научный подвиг…
И тут позвонили в дверь. Вошли Тетросян и Гукас, одетый, как на свадьбу, в черный костюм с белой рубашкой. Минуту они с удивлением, вроде бы даже с испугом рассматривали меня. Но я — привык, что ли? — даже не смутился. Хотел тут же сказать, что я не тот, за кого они меня принимают, да вспомнил об Ануш и промолчал. Ведь этак, чего доброго, они и без меня уедут.
Залитый солнцем Ереван показался мне необыкновенно красивым. Серые дома под цвет земли, красные дома под цвет зари, буйные разливы бульваров, уютные скверики и просто тенистые ниши среди домов, ущелья, вдруг разверзшиеся под улицами, мосты, скалистые обрывы, выступающие к самой дороге… И все время то справа, то слева возникал в просветах улиц белый конус Арарата. Потом Арарат исчез, горы плотнее обступили нас, и дорога, словно испугавшись этих громад, вдруг заметалась по склонам, и не было минуты, чтобы Гукас, сидевший за рулем, не крутил руль то вправо, то влево.