— Осторожней, не дергай! Да не рассыпь там! — крикнул снизу.
Голос его был таким взволнованным, что Красюк весь напрягся: неужели Мухомор нашел то, о чем вчера говорил, что дороже золота? Торопливо выдернул веревку, развязал, увидел рыжеватые комья.
— Не яма это, не яма! — кричал Сизов, выбираясь по жерди, все еще торчавшей из ямы. — Это шурф, понимаешь? Кто его выкопал, кто? Я же эти места исходил. В прошлом году ничего не было.
Он схватил свою телогрейку, потащил ее к открытому месту, к свету.
— Что ж это такое, что ж такое?! — как помешанный повторял Сизов, перебирая руками комки земли. — Мы же его там искали, а он, вот он где. Почему? Ну, почему?..
Красюк хохотал: дает Мухомор, тихоня тихоней, а как разошелся!
— Что хоть это такое?
— Кас-си-те-рит! — выкрикнул Сизов, как заклинание.
— Ну и что?
— Это же касситерит! Оловянная руда. А еще свинец, медь, может быть, золото. Полиметаллическая руда.
Золото — это Красюк понимал. Он взял один из камней, потер пальцем. Камень отозвался белым блеском.
— Белое золото?
— Я же сказал: может быть, — почему-то раздраженно выкрикнул Сизов. И вдруг засобирался, заспешил.
— Ты чего?
— Сходить надо…
— Я с тобой, — хмуро сказал Красюк. Ему подумалось, что Сизов хитрит, хочет в одиночку найти еще что-то.
— Ты отдыхай. Купайся пока, рыбу лови. Рыба тут любую тряпку хватает, только брось.
— Ну уж нет!..
И они вдвоем пошли по берегу, переходя обмелевшие ручьи, перелезая через плотные завалы корневищ. Углубились в чащу и снова вышли к берегу. Здесь озеро было не больше полукилометра в ширину. На другом берегу гладкой стометровой стеной поднималась скала. С правого бока темную стену перечеркивала белая струя водопада.
Сизов остановился и долго смотрел на скалу, словно это был его родной дом, который он давно не видел. Потом сказал глухо:
— Вот отсюда я его и столкнул.
— Кого?
— Сашу Ивакина.
— За которого сидишь?
— Я за себя сижу.
— Чего-то не поделили?
— Что? — не понял Сизов.
— Почем я знаю?.. Ну, Мухомор! Силен мужик!..
Сизов молчал. Силен? Нет, он слаб. Слишком легко поддается чужому влиянию. Это еще в Саратове сказала ему та, что звалась женой. Молодая и красивая. А он был не — молод, когда встретил ее. И полюбил, как только могут любить немолодые, никогда прежде не любившие. Он делал все, что она хотела, и вначале ей это нравилось. А потом надоело. "Нет в тебе гордости", — сказала ему. "Твоей хватит на обоих", — пошутил он. Да не вышла шутка. Нельзя, видно, любить без оглядки. Сладок пряник, да приедается…
"Хоть бы избил меня, что ли", — сказала она в другой раз. Он ужаснулся. Потом рассмеялся, решив, что над ним подтрунивают. Но она была серьезна. Маялась, не любя.