Понял он это позднее, уже здесь, в тайге. А тогда был как слепой, тыкался туда-сюда, не зная, что еще для нее сделать. И дождался слов, от которых и сейчас, при воспоминании, холодом обдает сердце: "Я люблю другого, уходи". Никого она не любила, просто сама не знала чего хотела. Так всегда бывает, когда женщина не любит. Но и это дошло до него позднее. А тогда, закоченев от ее слов, ничего не помня, собрался и уехал. В эти далекие места, где служил когда-то пограничником. И отыскал Сашу Ивакина, замечательного парня, с которым вместе служил на заставе. Он старшиной-сверхсрочником, а Саша — салажонком-первогодком. Тогдашняя служебная взаимосимпатия здесь обернулась настоящей дружбой и привела их в одну геологическую партию…
— А кто видел? — спросил Красюк.
— Кого?
— Тебя. Как ты его столкнул.
— Я видел.
— А свидетели?
— Я видел, — угрюмо повторил Сизов. — Стояли мы вон над тем обрывом. У меня камень под ногой подвернулся, и я чуть не загремел вниз. Сам-то удержался, а Сашу, который кинулся ко мне, толкнул. Не нарочно толкнул… Но лучше бы самому…
— Ну и что?
— А то. Я вот живой, а Саши нету.
— Ты, когда вернулся, сам на себя, что ли, наговорил?
— Ничего не наговаривал. Рассказал, как все было.
— Ну, лопух! — изумился Красюк. — Лопух так лопух! Много видел, но такое — впервые. Кто тебя за язык тянул? Сказал бы: сам упал.
— Кому?
— Кому, кому… Прокурору.
— А что сказать себе?
Красюк злобно плюнул, взмахнул руками, даже повернулся кругом от возмущения и снова воззрился на Сизова.
— Ты что — дурак? Или сроду так? Тебе же срок припаяли за здорово живешь!
— Что срок? Человека-то нет. Друга нет.
— Тьфу ты! Чокнутые эти ученые, совсем чокнутые! Ему-то все равно, а тебе жить.
— Разве я мог жить после этого?
— Не мог жить на воле — ломай хребет на лесоповале. Тебе помереть не дадут, начальство за тебя головой отвечает. Ты тут пронумерован, как ботинок…
— Тут я искупаю свою вину.
— Да вины-то твоей нету! — заорал Красюк, и крик его, отскочив от скалы, вернулся звенящим эхом — "ту-у!"
— Есть моя вина, — твердо сказал Сизов. — В этой экспедиции я был за начальника, а он — мой подчиненный. У него жена в Никше осталась, ребенка ждала.
— Вот дурак так дурак! — не мог успокоиться Красюк. — А, иди ты! махнул он рукой. — Я купаться пойду.
Он размашисто пошагал обратно. Остановился в отдалении, оглянулся, крикнул брезгливо:
— А еще треплется — человека убил! Тоже мне — фраер!..
Сизов не отозвался. Стоял все там же, ничего не слыша, смотрел на темный срез обрыва, вспоминал.
* * *
Ближайшая сопка, заросшая соснами да кедрачом, увитым лианами, была перед ними, загораживала дорогу на юг.