И вот повадился тут один рабочий сцены мочиться на половики за кулисами: в темноте ничего не видно и звука нет, а мне же потом эти рулоны и раскатывать.
Однажды во время спектакля, он опять появился за сценой, уверенный что никто его не видит. Даже не знаю, что на меня нашло: я мгновенно вычислил номер штанкета, на котором крепилась кулиса, скрывающая рабочего, и не успел он своими ленивыми пальцами расстегнуть ширинку, как я вскарабкался на галерею, не замеченный никем; на пульте автоматического управления нашел кнопку – и нажал. Загудел мотор – штанкет медленно пополз вверх, загремели грузки, оттягивающие кулису – и публике предстал на заднем плане мочащийся рабочий сцены.
Галерка зрительного зала захлопала и засвистела в восторге, балконы заполненные приезжими из других городов, впервые попавшими в этот театр, не шевельнулись, вообще слабо вникая в суть происходящего. А партер онемел. Актеры продолжали петь, но голоса выходили петушиными, кричащими. И кто скажет после этого, что я не люблю театр. Помощник режиссера, в полуобморочном состоянии, дает занавес, и вместо бархата, медленно вдруг опускается цементно-асбестовый пожарный занавес с режущим ухо звонком. И все это время рабочий стоял, покачиваясь, закинул голову, думая о чем-то о своем. А длинный ручей выполз уже на середину сцены, добрался до платья героини – та разразилась истерикой и убежала. По палубам галерок с топотом забегали верховые[3]. Я успел вовремя скрыться в коридоре, опоясывающем театральную коробку. Никем не замеченный, как ни в чем не бывало спустился в гримерную.
В конце концов, после безуспешного поиска виновного, решили, что автоматический штанкет опустился сам. «Наверное искра пролетела, оправдывался завпост, – ну, а как еще?!» «Искра пролетела, искра пролетела» повторял он как заведенный, как сбрендивший Германн «Тройка, семерка, туз, тройка, семерка, туз…». На что ему главный режиссер сказал только «Ну и мудак же ты».
Театр – какая же ты дрянь!
В который раз ты, театр, оставляешь меня летом наедине с ненавистным городом, а сам уезжаешь на гастроли. В этот раз по городам Черного моря! И я лишен моего сладкого моря, такого сладкого, как массандровское вино «Белый мускат Красного Камня», в котором восемнадцать процентов сахара. Я заказал привезти мне с моря бутылку морской воды.
Я опять начинаю скрываться от жены, жить у маленького человека и пить.
Утром меня подымает голос святого человека:
– Воспрянь духом!
– Все потеряно. Да? Жизнь не удалась?
– Все изменится. Я подыму тебя. Мы сейчас пойдем в парк, я там видела утят, мы возьмем их и будем выращивать на балконе.