– При чем здесь Интерпол? Он-то какое может иметь отношение к спорной научной гипотезе, которую так и не удалось подтвердить экспериментально?
– И вы так именуете работу, за которую в тридцать один получили Нобелевскую? – как бы между прочим поинтересовался Савин.
– Это было четыре года назад. Тогда мы были оптимистами. А теперь получается, что получил я ее незаслуженно. Словно бы за проект вечного двигателя, понимаете вы это?
Его голос сорвался, он наконец поднял глаза – в них были боль и злое отчаяние от собственного бессилия. Нет, это не ты, подумал Савин. Не ты подкладывал бомбы. Ты не стал бы никогда собственными руками разрушать дело всей своей жизни. Есть кто-то другой…
– Значит, вы признаете, что трудились над пустышкой? Что те, кто присуждал вам Нобелевскую, – бездари, не способные отличать эпохальную идею от проекта перпетуум мобиле?
– Не хочу я этого признать! Не могу! – Гралев склонил голову и закончил тише: – Но факты, факты…
– Что ж, поговорим о фактах. Но раньше скажите все же, кого вы искали в Монгеруэлле? Кетсби?
– Да, – сказал Гралев. – К чему делать из этого секрет?
– Ваш бессменный помощник, верный оруженосец… – сказал Савин.
– Если быть точным, я не искал его, не гнался за ним. Он сам мне написал. Я поехал не сразу, мне…
– Было неловко и стыдно, – закончил за него Савин. – Потому что вы, отец-основатель, бросаете дело, а скромный инженер остается на своем посту. Я правильно понял? И правильно его охарактеризовал?
– В общем-то, да. Теоретиком он никогда не был. Но исполнитель он идеальный и экспериментатор неплохой.
– Настолько, что вы все эти четыре года практически передоверяли ему всю основную работу по монтажу установок?
– И не вижу причин об этом жалеть, – сказал Гралев.
– Ну-ну… Итак, он просил вас приехать, и вы после некоторых колебаний приехали. Вы встречались с ним?
– Разумеется. Два раза.
– И что же?
– Я его не узнал. Мне показалось, да и сейчас кажется, что он не вполне нормален психически. Бессвязный, бессодержательный получился разговор – и в первый, и во второй раз. Осталось такое впечатление, словно он все время порывался рассказать что-то важное, начинал сложными зигзагами подводить меня к чему-то, и вдруг – будто захлопывается какая-то дверь или, наоборот, впереди разверзается пустота. Издерган до крайности, стряхивает пепел на пол, – это он-то, образец аккуратности! – озирается с таким видом, словно кто-то сейчас появится за его спиной прямо из стены. Кажется даже, что он вооружен…
– У вас не создалось впечатления, что он чего-то или кого-то боится?