Планшет, взятый у капитана, помогал мало. То, чем хвалился Лопухин, – умение читать карты и пользоваться компасом – оказалось на практике пустой болтовней. Вокруг был лес. Страшный, густой. С высоченными, до самого неба, деревьями, непролазными буреломами. Это было очень не похоже на все виденное Иваном.
Он волок за собой несчастного доктора через завалы и овраги. Несколько раз проваливался в непонятные ямы, заполненные гнилой водой. Всякий раз он цепко держал в кулаке ремень, связывающий его с немцем. И тот, как бурлак, вытягивал Ивана из ловушки.
К полудню, изорванные и грязные, они выбрели на поляну. И Лопухин долго пытался понять, что же он видит перед собой.
Какие-то крупные, бурые пятна.
Зубры. Небольшое стадо. Могучие животные смотрели на невесть откуда взявшихся людей спокойно, без злобы и страха.
«Они не узнали нас… Не поняли даже, что мы люди… – подумал Иван. – Как же быстро можно потерять человеческий облик, что даже животное не видит в тебе врага».
Эта мысль вдруг показалась ему смешной. Выходило, что человек только тем и отличается от животного, что враждой ко всему живому. И к себе самому в том числе.
Иван сел на землю, рывком посадил немца рядом. Достал планшетку. Компас.
Поляна была достаточно большой, чтобы быть отмеченной на подробной карте района.
– Где мы… Где? Самое важное знать, где мы. А все остальное будет ясно и так. Понял меня? Немчура…
Он толкнул доктора в бок. Тот сжался, прикрылся грязными руками.
– Ничего… – ободрил его Иван. – Ничего! Бить не буду. Ты мне живой нужен, живой. Мертвый он кому хочешь без надобности. Сейчас вот посидим чуток и дальше двинем. – Лопухин потер лицо ладонями и с удивлением уставился на кровавые следы. – Вот те раз…
Он смутно вспомнил острую боль… Кажется, сучки или веткой хлестнуло.
Сколько ж пройдено? Он посмотрел на часы. И снова удивился. Выходило, что прохлаждаются они уже часа три…
Что-то ненормальное, чудное происходило со временем. Иван вдруг, будто свет включили в темной комнате, вспомнил, как они вдвоем с немцем пробирались через болото. Как топли в вонючей жиже и выбрались только чудом… Как, оставляя на кустах клочья одежды, бежали, когда вдалеке заслышались лай собак и автоматные очереди. Откуда-то из глубин памяти всплыло плачущее лицо немца, в разводах грязи. И лепет:
– Nicht schießen!
И «наган», пляшущий в руке.
Когда все это было?
Иван посмотрел на себя. Разодранная одежда. Сапог подвязан куском тряпки.
Лопухин снова посмотрел на часы.
– Был же полдень…
Но стрелки упрямо показывали половину четвертого.
– Сколько ж мы тут плутаем? – поинтересовался Иван у доктора.